Сильвия Лайм - Сын кровавой луны

Но какой, сожри их тысяча гулей, в этом мог быть смысл?!!

Губы Мелании дрогнули, и она едва не расплакалась рядом с телом единственного мужчины, которого любила в своей жизни. Только если бы она это сделала, Элиасу вряд ли бы помогло.

Поэтому она опустила голову и закрыла глаза, стараясь дышать глубже. Пытаясь увидеть фигуру своего древнего сумеречным зрением. Осматривая нарушенные магические структуры, анарель, похожий на зияющую неподвижную дыру, лишенную магии, и тусклый аметистово-фиолетовый центр, который прежде Мелания, кажется, никогда особенно не замечала. Сейчас это странное свечение с каждым мгновением становилось все слабее. Оно словно пыталось вырваться из тела и покинуть его раз и навсегда.

И Мелания вдруг поняла, что если так произойдет, то это будет действительно навсегда.

Ужас с новой силой подскочил к горлу.

Некромантка как заведенная твердила про себя тысячи мантр о том, как она отдает свою жизнь Элиасу. Умоляя его забрать ее силы, ее магию, ее кровь. Все что угодно, лишь бы он больше не был таким бледным и бесчувственным. Лишь бы перестал лежать у нее на руках как сломанная кукла. Лишь бы перестал пугать ее и открыл наконец свои красивые голубые глаза цвета зимнего неба.

Ее слезы падали на его лицо, но ничего не происходило. Синие губы оставались все такими же. Время утекало сквозь пальцы, пока в какой-то момент некромантка не поняла, что потеряла свой шанс. Единственный шанс спасти его. Потому что аметистовый лучик дернулся и начал подниматься вверх, уже почти покинув грудную клетку.

Мелания что-то завыла в отчаянии, обхватив Элиаса руками и прижав к себе, словно пыталась собственным телом закрыть фиолетовому огню путь наружу. Затем коснулась губами холодных синих губ и громко заплакала, раскачиваясь на разрушенном полу зала, в котором, кроме ее крика, не было слышно ни звука. Ни вздоха, ни шелеста одежды. Будто каждый из присутствующих чувствовал, что произошло нечто ужасное.

Непоправимое.

В этот момент некромантка поняла, что раз так, то ее тоже больше нет, и, тихо прошептав: «Я люблю тебя…» — замолчала.

Крепко обнимая Элиаса, она закрыла глаза, намереваясь больше никогда их не открывать. А в следующий миг услышала болезненно-тихое:

— Твой сладкий запах… я боялся, что больше никогда его не почувствую…

Мелания резко выпрямилась, едва не закричав, и встретилась взглядом с глазами, свет которых уже не ожидала когда-нибудь увидеть.

— Быстрее, кровь! — раздался голос Мираса, который очутился рядом с ними так быстро, как это может сделать только вампир. Его короткие седые волосы упали на лицо, оттеняя широко распахнутые глаза.

— Кровь? — переспросила Мелания, чувствуя, что сердце от счастья, кажется, вот-вот разорвется.

— Ты сумела вернуть ему жизнь, теперь нужно позволить Тьме залечить его тело, — тут же откликнулся Мирас, кивнув на огромную рану.

Элиас опустил голову вниз, едва не коснувшись подбородком своей развороченной груди. И поморщился.

— Отец Тьмы, вот почему так больно, — скривился он, откинув голову обратно на колени некромантки. — Так… какого драугра я еще жив?..

— Некогда разговаривать, — перебил Мирас. — Ему нужна кровь, и немедленно.

— Да, конечно, — кивнула Мелания, убирая волосы со своей шеи.

— Нет, — с трудом отворачиваясь от девушки, сказал Элиас. — В таком состоянии мне не стоит…

— Почему? — вспыхнула некромантка, широко распахнув огромные черные глаза.

Элиас на миг замер, вглядываясь в их глубину, словно внезапно увидел там нечто, чего не видел прежде.

А затем спустя бесконечно долгое мгновение ответил:

— Потому что мне нужно слишком много крови, чтобы восстановиться.

Некромантка мгновенно поняла, что он имеет в виду, и фыркнула так, будто он нес какую-то чепуху.

— Ты никогда не причинишь мне вреда, — проговорила она, с силой целуя его в губы, заставляя его почувствовать себя. Как прежде, когда казалось, что кроме них нет никого на всем свете.

Элиас болезненно дернулся и закрыл глаза, словно успокаиваясь. А в следующий миг, когда она опустила шею к его губам, притягивая его к себе ближе, заставляя коснуться пульсирующей жилки над ключицей, он замер, ощутимо напрягшись. Мелания почувствовала, как он дотронулся прохладным ртом до ее кожи, будто отказываясь распахнуть губы. А через мгновение… просто поцеловал. Потом поцеловал еще и еще, рисуя на ее шее горячие узоры и вызывая жгучую дрожь. Пока наконец его руки, до того безвольно лежащие вдоль раненого тела, не сжались на ее бедрах, а в следующий миг клыки не вошли в ее плоть.