Алексей Калинин - Обреченные попаданцы

— Люблю, конечно!

— И что же, так при всех свою любимую и разложишь на скамеечке? Как голубь будешь?

— Не доставай, дед, иди своей дорогой. И что же вам таким дома-то не сидится? — раздражается Димка.

— Каким это «таким»? — недобро прищуривается дед.

— Таким правильным. Этого нельзя, того нельзя. Так не ходи, сяк не ходи. Надоело! Вот раньше было хорошо — захотел бабу трахнуть, схватил, оттащил подальше от дороги, чтобы лошади не затоптали и понеслась. А теперь что?

— Что? — мы с дедом спросили хором.

— Нигде нельзя укрыться, чтобы потом носом не ткнули. На кафедре нельзя, под кафедрой нельзя, в туалете и то нельзя — говорят, что негигиенично! Вот и приходится в общаге просить у соседей ночку погулять. А им тоже хочется на своей кровати покувыркаться. Вон в книжках что пишут — встала пипирка, тут же в гарем сходил и осчастливил одну из тысячи жен. А тут одну осчастливить не можешь — всем себя правильными показать хочется. Задобали! — в сердцах брякает Димасик.

Старик хмыкает, раздвигает тростью кусты и присаживается на деревянную скамейку. Он достает из кармана пачку странных сигарет. Черные стержни торчат из коробки фантастическими пулями из обоймы. Он вытаскивает одну, подносит палец, на котором тут же вспыхивает огонек и глубоко затягивается.

— Дед, да ты никак решил нам фокусы показать? — поднимает бровь Димка. — Прикольно, конечно, но на фига нам это нужно? Мне скоро Аню домой провожать, так что дай нам хотя бы чуть-чуть побыть одним?

— Значит, ты думаешь, что раньше с трах-тибидохом было легче? — дед выпускает огромное кольцо.

Кольцо переплывает через кусты и стремится подлететь к березовому суку, чтобы надеться на него, как в игре серсо. Увы, ему это не суждено — сквозь дымный обруч пролетает сизый крылатый снаряд, который с самым мрачным видом садится на ветку липы над головой старика. Раздраженный голубь готовится совершить страшную месть.

— Да, думаю, что легче. Да и интереснее было! Вот поймал какую-нибудь эльфийку в лесу и хлоп — через девять месяцев у нее уже младенчик с острыми ушками. Или при королевском дворе какую-нибудь фрейлину в углу прижал, задрал юбку и почесал ее мохнатенький бугорок своим мечом, — улыбается Димка.

— Ну, судя по тому, что у тебя меч-от до сих пор не опадает, ты бы всех фрейлин перезажимал, — хмыкает дед и показывает на ширинку молодого человека.

— Да уж, двадцать пять сантиметров мясной стали так просто не спрячешь, — я кладу руку на выпуклый предмет и нежно поглаживаю его.

Голубю неинтересен размер органа молодого человека — он занимает наиболее удобную позицию для бомбометания.

— Двадцать пять, гришь? Такой дубинкой орехи колоть можно, — качает головой старик.

— Да уж, дед, можно. Колоть не пробовал, но вот полведра с водой поднимал. А ты, наверное, позабыл, каково это — запускать во влажный тоннель своего путешественника? — спрашивает молодой наглец.

Голубь выбрал позицию. Теперь он отомстит этому хрычу и пусть тот бестолково размахивает своей тростью — птица будет уже далеко.

— Что же, так тому и быть. Ежели вам нравится число двадцать пять, то есть у меня такая вещица мудреная, — дед достает из-за пазухи плоские песочные часы. — Вот, как раз двадцать пять сантиметров. Видите деления?

— Ну, ты реально фокусник. Или у тебя в косухе целых склад всяких штуковин? — восхищенно присвистывает Димка, когда видит, как плоские часы становятся объемными и выпуклыми. Черные полоски чередуются отметинами, как на тельняшке матроса.

— Значитца так, вот по этим делениям вы и будете жить. Моя фантазия будет вас забрасывать туда, куда пожелаю…

— Дед, завязывай придуриваться, а то Димка тебя сейчас самого в пруд забросит, — прерываю его я.

Время движется к вечеру, так что нужно поторапливаться. Я уже была готова перестать сопротивляться, а тут этот старый пенек приперся и бубнит фигню всякую.

— У вас будет двадцать пять дней, чтобы спариться. Неважно где, неважно как, но проникновение должно состояться и тогда вы вернетесь. Каждый раз вы будете незнакомы друг с другом. Каждый раз вы будете забывать прошлое. Потянет вас друг к дружке также, как сейчас. А в последние двадцать пять секунд каждого двадцать пятого дня вы сможете все вспомнить. Я же останусь смотреть на часы и каждый раз, когда песок будет переваливать через определенную черту, буду горестно вздыхать. Если весь песок пересыплется вниз, и вам не удастся вернуться, то что ж… Значит, не судьба. И останетесь вечно скитаться по мирам и временам. Вот, как-то так.