Юлия Шолох: Чёрный сектор

— Где?

— Что с твоим рюкзаком?

Его грудь высоко поднималась от тяжёлого дыхания.

— Верёвка. Я пытался сделать верёвку.

— Зачем? Она не получилась бы достаточно длинной.

Он взглянул ей прямо в глаза и коротко ответил.

— Я знаю.

Кира почувствовала, как сжимается горло. Никита пытался сделать верёвку. На случай, если бы она не смогла достать и добросить свою. Пытался, даже понимая, что всё равно ничего у него не выйдет.

За неё никто и никогда так не боролся. И сейчас он через силу улыбнулся и сказал:

— Кажется, у нас больше нет рюкзаков. И посуды.

Его голос звучал гулко и пусто. Словно в последние несколько минут всё перегорело и теперь не осталось даже углей.

— Что случилось с твоей?

Она поискала глазами. Чуть ниже лежал кувшин с отбитым горлышком. Второй сгинул на дне карьера вместе с Кириным рюкзаком.

Да, тары у них больше тоже не было.

— Разбилась.

И тишина.

Молчание затягивалось, но оно было каким-то лёгким и приятным. Кира вздохнула полной грудью и только тогда кое-о-чём вспомнила. Темнеет! Он сказал — темнеет! Резко подняла голову. Небо наливалось чернотой. Один в один как в тот день, когда с бухты-барахты наступила полуночь. Сейчас тоже самое!

— Нужно куда-нибудь спрятаться. — Сказал Никита, проследив за её движением, но не двинулся с места.

— Да. — Согласилась Кира. Но тоже не двинулась.

А потом над головой раздался знакомый свист. Когда Кира подняла глаза, то ничего не увидела. Эта летающая штука, вероятно, очень быстрая. Пару раз она пронеслась где-то высоко, не разглядеть. А может, на ней маскировка

Потом в яме заверещала личинка. Свист замер, снизился, резко куда-то рванул, а потом… раздался такой звук, будто включили циркулярную пилу и начали пилить что-то твёрдое.

И личинка взревела.

— Что это?

Кира попыталась встать, но Никита тут же остановил её, положил руку на спину.

— Тихо. Не вставай.

— Что происходит?

— Нам нужно отползти подальше. Главное, не вставай.

— Но что…

— Просто ползи за мной. И не слушай.

Кира выполнила его просьбу. Первую. Но не слушать? Это невозможно, она же не могла заткнуть уши.

Они доползли до первой вертикально торчащей плиты, когда темнота стала густой.

— Сюда.

Кира ориентировалась только на голос. Нащупала рукой камень, уходящий вверх, рядом Никиту. Рука упёрлась ему в грудь и он тут же схватил её своей рукой и сжал.

А потом раздался оглушительный вопль. И дребезжащий звук, словно бур пробивал себе путь в глубину.

— Что…

Никита вдруг прижался к ней, обхватил её голову руками.

— Не слушай.

— Оно что… оно убивает личинку?!

Над головой негромко взвизгнул другой аппарат. Оба замерли. Штука зависла прямо над ними и слегка посвистывала. Рука Никиты красноречиво переместилась Кире на рот, прикрывая его. Молчать. Надо молчать.

Кроме звуков на существование летающего аппарата ничего не указывало. Ни единой вспышки света или волны воздуха.

Но оно висело над ними.

Это визги живого существа, которое умирало, были ужасными. Просто ужасными! От них кровь стыла, а в мозгу рождались чудовища. И они длились бесконечно.

Кире стало так жаль это существо, которое не причинило ни одному из них вреда, что слёзы полились по щекам. Зачем? Зачем это делают?

Штука, которая висела над ними, наконец, куда-то умотала. Никита тут же перевернулся на бок, притянул Киру к себе и обнял. Она уткнулась лицом ему в шею и заплакала. Старалась не плакать, но не вышло.

— Молчи, Кира, главное, молчи. — Прошептал Никита.

Не зря. Эта летающая тварь тут же вжикнула и снова зависла над ними. Кира зажмурилась, хотя видно и так ничего не было, и замерла. Окаменела.

Если бы ни Никита, она не смогла бы лежать тихо. Но он был рядом, это успокаивало. Он был с ней, он её спас и главное — он знал, что делать. В то время, когда Киру бросало из крайности в крайность из-за страха и неуверенности, Никита просто говорил то, что нужно. И оказывался прав.

Вскоре крики затихли, личинка замолчала. Однако звук распиливания ещё долго вонзался в мозг. Временами он захлёбывался, погружаясь во что-то, потом будто вынырывал на воздух. И эти звуки никак не заканчивались, всё длились, и длились, и болела голова, и ныли зубы, а во рту стало сухо, как в пустыне.

Все эти безумные последние часы что-то изменили в Кире, может быть, что-то сломали. Она то впадала в забытье, то вздрагивала от холода, и тогда Никита гладил её по спинке и шептал что-то ласковое. Как ребёнку.