Нина Линдт: Демониада [СИ]

– Ты записался в Гринпис? – осторожно спросила Настя.

Он захохотал.

– Лучше, – он подмигнул ей, и сердце заныло от тоски. – Я только и занимаюсь тем, что спасаю, вот уже не первый раз, этот безумный и жестокий мир.

– Зачем?

Демон пожал плечами:

– Это как любимая игрушка для ребенка: ее латаешь бесконечно, подшиваешь, подкрашиваешь, подклеиваешь, не в силах с ней расстаться.

Город согревал их вечерним солнцем, обнимал цветущими ветвями миндаля и акации, ветром соединял ее русые волосы с его черными кудрями. Барселона словно толкала их навстречу друг другу, посылая по пути влюбленных, отчего Насте хотелось продеть руку под локоть графа Виттури, что она, не выдержав, и сделала, воспользовавшись тем, что мимо пронесся велосипедист, чуть не задев ее. Он тут же отреагировал, сомкнув свою горячую ладонь на ее прохладных пальцах. Они прошли некоторое время молча.

«Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», – мысленно молила она его. – «Не упусти, не оттолкни».

Они свернули на маленькую улочку, уже знакомую Насте, у кованной ограды маленькой церквушки он вдруг остановился. Она только что просила, желала, мечтала, а теперь боялась поднять на него взгляд. Сердце билось так быстро, так отчаянно, что даже стало дурно.

Он повернул ее к себе, поднял за подбородок лицо, и долго смотрел на ее мягкие, нежные черты. Он ждал. Наконец, она посмотрела ему в глаза. Демон улыбнулся и наклонился к ее лицу.

– Анастасия…

Какой же у него голос! Бархатистый, с хрипотцой и глубокими грозовыми перекатами на звуке «а». Ее имя звучало так прекрасно на его губах!

– Поверишь ли… не ты одна желала этого…

Она прикрыла веки с дрожащими ресницами, слушая его голос, ощущая его дыхание совсем близко. Даже если он лжет, то сладка эта ложь, пусть дурманит, только бы поцеловал. И когда он коснулся ее губ, мир изменился необратимо и бесповоротно.

Порыв ветра осыпал их розовыми лепестками миндаля, но они уже не чувствовали ни ветра, ни ласковых прикосновений лепестков к коже.

Мягкость его губ, тепло дыхания, его объятие, подвижное и сильное, он словно старался прижать ее к себе сильнее, то за плечи, то за талию, то зарывался пальцами в ее волосы на затылке, она испытывала жажду, голод по нему, бесконечное желание, от которого подкашивались ноги. Был только он: она целовала его рот от одного уголка губ до другого, прикусывала его губы, чувствовала, как они изгибаются, когда он улыбался в ответ на ее жадность. Он тоже был алчен, словно она была долгожданным сосудом, из которого он мог напиться, словно мог слиться с ней, стать ею, чтобы она стала им.

Ничего не было вокруг, никого не существовало, только его руки и губы, тепло его дыхания, ее часто бьющееся от счастья сердце. Закрыв глаза, она запоминала мягкость его поцелуев, их требовательность и жадность. Его тело стало единственной опорой. Он был гаванью покоя, которой она могла доверять. Несмотря на приближающуюся бурю.

Он отвлекся от ее губ, чтобы поцеловать подбородок, щеки, и когда его дыхание коснулось ее шеи, она застонала от удовольствия. Он колебался, и это мгновение до поцелуя, мгновение паузы, пока она задержав дыхание, перебирала его кудри, стало вечностью, которая стремительно оборвалась, когда он все-таки прижался к коже губами. Они целовались жадно, стремительно и медленно, словно торопясь изучить лица друг друга и в то же время растянуть удовольствие от прикосновений.

Смех парочки запоздалых прохожих вернул их в реальность. Она прижалась к нему, зарыв лицо в его пальто, не смея взглянуть в глаза тому, кого так страстно целовала. Он гладил ее по голове, она слышала его легкий смех.

– Пойдем.

Наклонив голову, прижавшись плечом к его плечу, она пошла рядом. Он сжал ее кисть, переплел пальцы со своими. Не смог взять ее душу, никогда не сможет.

Перед тем, как подняться в агентство к остальным, не выдержал, в подъезде развернул к себе и снова прижался к ее губам. Она отозвалась тут же, словно тоже ждала его. Ладони скользнули по спине ниже, девушка дернулась, но он прижал ее к себе теснее. Ее удивление, нежность, наивность разжигали страсть. И одновременно казалось, что еще никогда не испытывал он такого светлого чувства, потому что не в состоянии был уступить своей похоти. Ни женщины, ни ведьмы, ни демонессы не имели привкуса меда на губах, не пахли так сладко полевыми цветами, не манили жаром своего солнечного света. Она была его, предназначалась ему, но он знал, что никогда не сможет быть с ней. Она Избранная. Он не имеет права.