Елизавета Дворецкая - Дар берегини

– Стой-ой! Не уйдешь!

К руке, взлетевшей позднее, кинулся рослый парень: светловолосый, с приятными, почти красивыми чертами лица, с большими глазами, в которых горел боевой раж. При всей его юности он явно был опытен в сражениях и полон присутствия духа. Свен знал его: это был ютландец Хольти Быстрый, владевший Другом Воронов перед Ельгом и совсем недолго, меньше года, но успевший за это время натворить столько, что даже Нидуд относился к нему не без уважения, хоть и ругал молокососом.

Ловко подпрыгнув, Хольти в воздухе разрубил руку-птицу, и наземь упали две половины чего-то, уже не поймешь чего, облепленного мокрыми белыми перьями.

Но не успел Свен обрадоваться, как сверху раздался вопль. Вторая птица-рука носилась над головами и пронзительно кричала. Вокруг стремительно сгущался туман; не было уже ни луга, ни родника, ни травы, ни зарослей. Все это было лишь мороком, а теперь мир Нави терял зримые очертания, уже не пытаясь обмануть и заманить.

В тумане что-то двигалось. Здесь и там появлялись лица, тела размытых очертаний. Из мглы тянулись руки с длинными белыми пальцами; тонкие, хищные, они слепо шарили в воздухе, пытаясь найти Свена, и он все время пятился, уворачиваясь от них, и вновь напрасно искал свой меч.

Зато его незримых воинов становилось все больше. Со всех сторон он видел чьи-то спины, плечи и руки, ожесточенно орудующие мечом и рассекающие посланцев Нави на части. Меч в руке каждого из воинов был Друг Воронов. Издавая яростные, возбужденные боевые кличи, пленники меча рубили, наскакивали на что-то, что их глаза различали в тумане. Здесь были Нидуд, Убба, Хьяльмар, Хольти, Одда из Британии. Адальбранд, выкравший Друг Воронов из могилы трехсотлетней давности, и старик Сигмунд, с которым этот меч туда положили. Боргер, у которого Друг Воронов украла собственная сестра, и Хрейдар, которому изменница его вручила. Волегост – единственный в этом обществе славянин из племени лютичей. Бьёрн – единственный из семерых братьев-разбойников, оставшийся в живых после столкновения с прославленным конунгом Фридлейвом. За эту зиму Свен познакомился с ними со всеми – они по ночам несли дозор близ его стана и не раз предупреждали о попытках древлян подобраться и напасть; они ходили для него на разведку, а потом рассказывали, где древляне прячут скот и где готовят засаду. Но в те ночи они являлись ему по одному, по двое, иногда ему удавалось услышать их спор. Теперь же они вышли все сразу, все десять. И потому Свен понимал, какая страшная опасность ему угрожает. Да не будь их, эти чертовы духи мигом разорвали бы его на куски и он умер бы в муках, не в силах проснуться. Или сгорел бы, сделай один глоток воды из той чаши, что подносила ему женщина-жаба.

Из мглы несся крик десятков, сотен голосов – тонких и густых, низких и высоких, то блеющих, то ревущих. Свист мешался с шипением.

– Голова… – постепенно разбирал смысл этих воплей Свен. – Будет голова! Нужна голова!

– Да пошли вы все к ящеру! – рявкнул он, в бессильной ярости от того, что не может сам биться с ними.

Воины окружили его кольцом, стоя плотным строем, и об этот строй разбивались волны тумана. Какие-то тела, обрубки, головы, руки падали наземь и растекались мутной водой. Скакали жабы, ползали и бросались вперед змеи – то белые, то черные, то желтые, – носились птицы, мелькали лица, похожие на человеческие, но принадлежавшие совсем иным существам. Падали к ногам бойцов женские головы, окутанные длинными бледными волосами, с лицами то молодыми и влекуще прекрасными, то старыми, морщинистыми, с жутким оскалом беззубых ртов.

– О-о-оди-и-ин! – выкрикивал, как будто выпевал Нидуд, и товарищи подхватывали за ним призыв, окружая Свена именем Отца Ратей.

Друг Воронов, умножившись десятикратно, мелькал в их руках так быстро, что казалось, сидящего на земле Свена окружает тот самый железный тын, о котором говорится в заговорах. Воины, в этом мире обретшие зримый облик, не знали усталости и не отступали, вновь и вновь рассекая морды и лица.

– Голова! Голова! – выли, визжали, вопили и требовали духи. – Судьба есть! Будет голова!

Вдруг мельтешащие тела прянули в стороны. Свен было подумал, они отступили наконец, но тут же понял, что ошибся.

Из мглы выступила еще одна фигура, больше всех прочих. Она имела облик старой-престарой, сгорбленной старухи, кривой на один глаз. Старуха сильно припадала на правую ногу, однако двигалась весьма проворно. С непокрытой головы свисали белые как снег нечесаные пряди волос. Лицо было так густо покрыто морщинами, что черты его сгладились и превратились в невыразительную мятую поверхность без глаз и рта. В иссохших руках старуха держала огромную кость – видимо, бедренную, человеческую, – и размахивала ею навроде дубины.