Юлия Шолох: Взрослая колыбельная

Хотелось, чтобы голос звучал уверенно и насмешливо, но он срывается и дрожит, слишком серьезный, почти умоляющий.

– Я так тебя люблю, Катя, – послушно повторяет он. – Твои глаза, такие счастливые тогда, до того, как я все испортил, и такие грустные сейчас. Каждый твой взгляд, каждый жест. И как ты морщишь нос, и как высокомерно складываешь губы, когда хочешь сказать гадость. И то, что ты осталась. Великодушие так редко бывает к месту, а твое к месту. Я так люблю тебя, Катенька.

И он наконец целует меня. Соленый поцелуй, дерганый, торопливый.

Он затаскивает меня в баню, темную, пахнущую смолой и травами. Но после уже я заставляю его сесть на полок, держу руками, тяжело дыша, и жду, пока мы немного успокоимся, пока дыхание перестанет рвать грудную клетку.

Он нежен, но держит крепко. Ласкает пальцами, но не разжимая рук, как будто я иначе растаю, уплыву водой между пальцами и никогда не вернусь.

Наша недавняя ночь была полна удовольствия, но с темным, дурным оттенком, так, что если и не стыдно за нее, то грустно. А сегодня все иначе – это если и не прощение, то ростки надежды, которые пробивают даже камни, находят малейшую щель и вопреки всему рвутся на поверхность. Почему? Да потому что они живые!

У Волина теперь соленый густой вкус. Движения его бедер как морская качка, которую невозможно контролировать или остановить. Его поцелуи разнообразны, как сокровища на морском дне, а глаза как вода сквозь километровые толщи глубины.

И это единственная бездна, в которой я готова утонуть.

На самом деле я не кричу, хотя рот открыт, но воздух застревает в горле, когда его волны тащат в водоворот и накрывают с головой, и тело как будто распадается на мельчайшие капли, и только его руки удерживают мое тело в целости и сохранности. Хранят, как и обещано.

И его разрядка – мучительно-сладкая, необычно-сильная, которая сеет во мне надежду на скорое появление новой жизни, которая делает удовольствие совершенным.

Сон этой ночью поверхностный, отрывистый, потому что невозможно выспаться, занимаясь любовью или просто крепко обнимаясь, но я почему-то чувствую себя отдохнувшей. И никуда не хочу уходить, ничего не хочу искать, ведь вот оно – мое сокровище, в моих руках.

Когда стало светать, оглушительно запели пойки, которые просыпаются, как только лесная темнота отступает, и дремота окончательно выветрилась из головы. Наступил новый день.

Мы ушли на рассвете, быстро и тихо, я даже с Лелькой не попрощалась. Вещи свои нашла собранными у входа, не пришлось топать, шуметь и будить спящих.

Душа летала. Думаю, Лелька все поймет. А может, уже поняла, раз вещи собрала и ко входу выставила. Такой странный жест, в другое время означающий «убирайся из дома куда хочешь!», в данном случае выглядит как пожелание отправляться туда, где тебе будет лучше.

Потому что хуже некуда.

Волин встретил меня у бани, забрал вещи, взял за руку и повел домой. Ачи моему присутствию обрадовалась, бросилась и облизала лицо раньше, чем я сообразила ее отодвинуть.

И в общем-то… неприятно не было. После того летяшки, умершего по вине Волина или кого другого, уж не имеет значения, я зареклась заводить животных. Иногда очень хотелось, ведь теплое существо, которое тебя будет любить, лучше, чем полное одиночество. Пожалуй, вместо питомца я завела Федора. Это было нечестно с моей стороны, но он теперь тоже станет счастливым, просто обязан стать!

В лесу еще холодно, и мы идем по еле видной тропинке, а вокруг только треск от Ачи, которая скачет как бешеный заяц, да переливчатая песнь пойки.

И моя рука в его крепкой руке.

Макарский предложил ему перейти на службу во второй по размеру город княжества. Обещал хорошую должность и большой оклад. И похлопотать за него перед князем, ведь порчу-то они с Катей вдвоем остановили! Да и про порядок, наведенный в здешних местах лесником, ему рассказали.

Раньше Волин схватился бы за такую возможность и руками, и ногами, но Хвощи… Люди с заимки и даже некоторые невезучие бедолаги с приисков… Как они без него? Пусть они небогаты и пользы от них нет, но страшно представить, что произойдет, когда без него приисковый сброд выйдет из-под контроля.

Волин чувствовал за них ответственность.

А когда понял, что вскоре Катя уедет, совсем уедет и не будет больше даже случайных встреч, то и Хвощи отошли на второй план.

– Ачи, – сказал он самому близкому своему существу, – пожалуй, я не смогу дальше без нее. И если случится так, что меня больше не будет с тобой, прости.