Eve Aurton: Теряя себя

В конце концов, холод становится почти нетерпимым, и я обнимаю себя за плечи, испуганным взглядом наблюдая за тем, как высокая фигура медленно поднимается с кресла и также тягуче медленно приближается ко мне. Его движения ленивые и грациозные, его руки с длинными аристократическими пальцами расслабленны, в то время как я напротив, сжимаю кулаки так, что чувствую боль от впившихся в ладони ногтей. Я до сих пор боюсь поднять глаза, упрямо смотря куда-то в район его колен, и, только лишь когда он пересекает границу света, осмеливаюсь взглянуть выше, на его запертую в дорогой пиджак грудь, затем на гладко выбритый подбородок, бледно-малиновые губы, правильный нос с небольшой горбинкой, острые скулы, и, наконец, глаза, в падающем на него освещении почти черные, пугающие своей проницательностью. Темные волосы, до плеч, уложенные досконально аккуратно и завершающие весь его идеально изысканный образ.

Он привлекателен, настолько, что мне становится не по себе. Может потому, что он скрывает в себе нечто темное, демоническое, вызывающее инстинктивный страх, особенно когда подходит совершенно бесшумно, все еще сохраняя молчание и не спуская с меня пристально гипнотизирующего взгляда, от которого я не могу пошевелиться. Даже когда он прикасается к моему подбородку холодным пальцем, вынуждая приподнять голову и заглянуть ему в лицо. И пока я изучаю его, он рассматривает меня не менее цепко, впиваясь ледяным взглядом в детали и наверняка замечая каждый изъян: маленькую родинку на скуле, пару веснушек на носу и небольшой шрам над верхней губой, едва заметный, но при таком близком расстоянии вполне различимый. Наверное, единственное, что может зацепить в моей внешности — это глаза — яркие, сапфировые, как и у Айрин, доставшиеся нам от отца, погибшего под завалами шахты года три назад.

— У тебя красивые волосы, Джиллиан, распусти их, — он шепчет это совсем тихо, при этом поглаживая мою нижнюю губу подушечкой большого пальца, и я послушно поднимаю руки, небрежно дергая за резинку и позволяя своим волосам рассыпаться по плечам. В этот момент он делает глубокий вдох — я даже вижу как трепещут его ноздри — и прикрывает глаза, скрывая мелькнувший в них блеск за длинными ресницами. — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Ложь, — он обрывает меня резко, жестко, одним лишь словом заставляя замолчать. — У современных девушек в девятнадцать нет такого чистого и открытого взгляда. Они прячут в себе хитрость и фальшь, либо ты — исключение, очень редкое исключение, даже не представляешь, насколько редкое… — он отпускает меня так неожиданно, что я чуть склоняюсь вперед, лишаясь опоры в виде его ласки. Нижнюю губу еще покалывает, и я задыхаюсь от волнения, смешанного со страхом, когда он заходит за мою спину и медленно пропускает распущенные волосы сквозь пальцы. — Как теплый мед. Твое сердце… ты так напугана. Ты не должна меня бояться, Джиллиан, я не сделаю тебе ничего плохого, при условии, что ты будешь выполнять несколько несложных правил.

Все также неторопливо он обходит стол и садится на место Аруша, пока я, не зная, как справиться с непроизвольной дрожью, прячу ее за судорожными попытками стереть метку на ладони.

— Я хочу, чтобы ты поняла всю серьезность подписанного тобою контракта. Это не шутка, и теперь ты действительно не принадлежишь себе. В это сложно поверить, но ты привыкнешь.

— Для чего все это? Контракт? Подпись? Разве одних денег не достаточно, чтобы купить человека?

— Фактически ты права, но лишь добровольное согласие дает мне абсолютную власть над ним, — его голос совершенно ровный, спокойный, как и весь его вид, начиная от изящных длинных пальцев и заканчивая расслабленной позой, говорящей о полном контроле над ситуацией. Я до сих пор не знаю, для чего я тут, и отчаянно отмахиваюсь от смутных догадок, которых так боюсь озвучить, задав ему всего лишь один вопрос: кем я стану для него? Любовницей? Игрушкой? Развлечением для его гостей? Видимо, он читает это по моему лицу, потому что, провернув изысканный, сверкнувший черным блеском перстень на безымянном пальце, лениво произносит: — Знаешь, в чем состоит вся прелесть такой власти? — он вопросительно изгибает брови, но не дает мне времени подумать, сразу продолжая: — Такая власть не порождает раскаяния, потому что человек отдал свою свободу не под страхом смерти, не под жестокими муками, а по собственной воле, таким образом взвалив на себя все последствия. Так что, все что с тобой произошло или же произойдет — ты на все это согласилась. Сама. Я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом, Джиллиан, прежде чем считать меня чудовищем.