Любовь Черникова: Испытание

Пасита, удовлетворённый содеянным, одобрительно кивает и оборачивается. Его улыбка становится плотоядной: – Ты в платье.

Кира опускает глаза.

И правда, на ней вместо привычного мужского наряда, надето платье. Совершенно развратное: с открытыми плечами, глубоким декольте, выставляющем на обозрение груди, и разрезами на полупрозрачной юбке, открывающими стройные бедра. Она могла поклясться, что ещё мгновение назад его не было.

– Только вот опять эти косы! – не унимается Пасита. Брови недовольно сходятся на переносице, и расплетённые волосы волнистой копной рассыпаются по обнажённым плечам. – Так гораздо лучше.

Он подходит ближе. Запускает пятерню в русое великолепие, хватает, оттягивая голову назад. Проводит языком по шее, оставляя влажную дорожку, обжигая дыханием. Желание убежать было нестерпимым, но, как обычно, Кира не могла и шевельнуться, против могучей воли Защитника.

– Впрочем, платье мне тоже не нравится, – он моргает, и одежда падает к ногам.

Крэг замирает в западне, прижав ладони к невидимой стене. В его глядящих исподлобья глазах отражается боль и чувство вины.

Пасита толкает Киру, и, не в силах удержаться на ногах, она вынужденно садится на его ложе.

– Д оговор-р, Кир-р-ра! – рычит Защитник.

Стальные глаза нехорошо мутнеют, зажигаясь изнутри тёмным пламенем. Рядом с тихим лязгом падает грубая цепь пристёгнутая к кожаному ошейнику.

Вскрикнув, Киррана отшатнулась в сторону: «Что это было?»

Мужчины тяжело дышали и выглядели не менее ошарашенно. Стушевавшись, под пристальными взглядами стальных и золотистых глаз, охотница отступила ещё на шаг.

– Мой сон, мои порядки, – выдохнул тин Хорвейг, первым пришедший в себя.

– Пасита, мы уходим. Немедленно. – припечатала Кира. – Так будет лучше для всех, – испугавшись, что сейчас Защитник назло прикажет остаться, она невольно допустила в голос мольбу. Но всё равно подняла с пола сапоги и обулась. Осмотрелась в поисках куртки.

Тин Хорвейг отошёл к окну, задумчиво глянул наружу, и только тогда нарочито спокойно ответил:

– Пожалуй, ты права. Идите.

Пасита осознал, что едва сдерживается, чтобы не свернуть сопернику шею. Тот же так и стоял, не сводя ошеломлённого взгляда с Кирраны. Защитника осенило – воля парня подавлена: «Ну конечно! Потенциал курсанта ничтожен, где ему с девчонкой тягаться? Меня и то вон как корёжит! Порой, охота сапоги ей вылизать…»

– Добрый тебе совет, молокосос: побольше медитируй, если не хочешь превратиться в пускающего слюни идиота. И ещё, – последние слова Пасита буквально прорычал, растеряв все деланное самообладание: – Держись от неё подальше!

Кира едва успела ступить на крыльцо и набрать полную грудь морозного воздуха, очищая лёгкие, как из-за угла вывернул Нааррон:

– А что, мы уже покидаем нашего гостеприимного хозяина? – усмехнулся он.

Охотница бросила на вышедшего следом Крэга предупреждающий, исполненный тревоги взгляд. Тот ответил ободряющей улыбкой и хотел было взять её за руку, но в последний момент передумал. От Киры этот жест не укрылся, и настроение окончательно упало.

– Да. Идём домой.

Не оборачиваясь, она направилась прочь. Брат нагнал и пошёл рядом.

– Что-то случилось? Ты как?

– Уже лучше, – мрачно ответила Кира.

Чтобы предотвратить нежеланные вопросы, охотница проговорила ни к кому конкретно не обращаясь:

– Интересно, мама уже вернулась?

– Мама? – Нааррон даже приостановился.

– Не волнуйся, она тебе обрадуется, – Кира улыбнулась подбадривая.

Вскоре вся троица ввалилась на двор. Кира – первой на правах хозяйки, за ней осторожно в калитку шагнул Крэг, а за его широкой спиной, будто скрываясь, нерешительно мялся Нааррон.

Скрипнуло промёрзшее дерево – дверь этой зимой слегка перекосило, и она тёрлась о дощатый пол – и на крыльцо выскочила Анасташа. Раздетая, только в меховой телогрейке поверх домашней рубахи, да большом цветастом платке, покрывающем плечи.

– И где ты пропадаешь, дочка? Неужто тренировалась так рано? Я-то с рассветом приехала, а тебя уж нету. Печь нетоплена, дома холод собачий! Ты, вообще, ночевала? – на Киру обрушился водопад слов. – Ой! А мы-то страху натерпелись! Волки выть как взялись, да на дорогу вышли! Кобыла захрапела, понеслась что есть мочи, а Устин ещё и погоняет. Сани – стрелой, серые – следом. Я сижу ни жива ни мертва и про Стаю и мысли допустить боюсь. Тут волки поравнялись, и мы с Устином уж было решили, что и конец пришёл. А один вдруг морду-то ко мне сунул, ну я его по носу-то и огрела со страху. А тот рыкнул, но отстал, а с ним и остальные. Чудеса да и только!