Колин Маккалоу: Символ веры третьего тысячелетия

А Тибор Ричи – мужчина красивый. И я буду для него идеальной женой. Я полюблю его. Сделаю его счастливым. Буду заботиться о его дочери, добьюсь, чтобы он выставил свою кандидатуру на четвертый срок. Добьюсь, что его будут считать еще более великим человеком, чем Август, император римский. Я почивать на лаврах не стану. От операции «Мессия» – к операции «Император»!

Доктор Чейзен остался в Холломане на Оук-стрит, 1047 ночевать. Семья Кристиана встретила его сердечно. Они говорили о покойном свободно, без слез и рыданий – гораздо спокойней, чем сам Моше. Говорили о том, как намерены распорядиться собой теперь, когда с ними больше нет Джошуа.

– Я и Мириам собираемся вскоре отправиться в Африку. – Нам столько еще надо успеть сделать, чтобы Завет Джошуа по-настоящему утвердился на Земле, – говорил Джеймс.

– Скоро опять уеду в Южную Америку, – говорил Эндрю. Он не прибавил, что жена будет сопровождать его. Доктору Чейзену показалось, что она, бедняжка, не совсем в себе: то бесцельно бродила по комнате, тихонько напевая, то вдруг прислонялась к плечу Мэри, которая обращалась с ней нежно и терпеливо.

Они, – сказала Мэри, имея в виду себя и Марту, – останутся возле Мамы здесь, в Холломане, пока остальные будут служить делу, начатому их покойным братом.

– Знаете, Моше, раньше я думала, что умру от тоски, если буду путешествовать по всему свету. Но даже путь до Вашингтона показался мне слишком долгим.

После великолепного обеда, приготовленного Мамой, они перешли в гостиную – самую красивую комнату, какую когда-либо доводилось видеть Моше. Там, среди зелени и цветов, разговор по-прежнему вращался вокруг семейных планов.

– Однако, вы должны помнить, что пока никто никуда отсюда уехать не может. Ведь со дня смерти Джошуа еще не минуло сорока дней.

– Сорока дней? – переспросил Моше, будто не понимая.

– Совершенно верно. И наш Джошуа еще не явился к нам! Но он явится обязательно! Через сорок дней. По крайней мере, мы так думаем, хотя и не можем быть абсолютно уверены. Может, пройдет дважды по сорок дней. Или на третьи сороковины. Две тысячи лет прошло, идет третье тысячелетие, а мы все еще ничего не знаем точно! Если окажется, что это не произойдет через сорок дней, то сыновья, конечно, не будут задерживаться: значит им просто не суждено присутствовать при этом. Думаю, что он должен явиться только женщинам – двум, Мариям и Марте. Но могу и ошибиться.

– Она выглядела такой счастливой, такой уверенной. И такой безмятежной. Она безусловно не потеряла рассудок. Он пытался понять, что думают о словах Мамы остальные, но тщетно: лица их были бесстрастны.

– Вы дадите мне знать, когда это случиться? – спросил Моше с приличествующим случаю почтением.

– Обязательно! – ответила Мама. Остальные промолчали.

Мэри вдруг обернулась к нему; ее губы были полуоткрыты; казалось, что она собирается сказать ему что-то важное.

– Да, я весь внимание! – воскликнул он.

Мэри улыбнулась светло и ясно; последнее время она стала еще больше походить на Маму.

– Пейте свой кофе, Моше, – сказала она. – А то остынет.