Франциска Вульф - Сердце Фатимы

– Спасибо.

Беатриче помчалась по коридору к стеклянной двери. Еще издали она увидела черные буквы на матовом стекле: «Интенсивная терапия». Остановилась перед входом, чтобы собраться с мыслями.

Дверь была открыта настежь – в нее могли пройти две кровати с аппаратурой по обеим сторонам – с мониторами ЭКГ и ЭЭГ, стойками для капельницы, аппаратом искусственного дыхания и другими приборами. Господи, и одной из пациенток была Мишель! Ее Мишель! Беатриче замутило. Дрожащей рукой она нажала кнопку звонка.

Казалось, прошла вечность, прежде чем за матовым стеклом замаячила фигура в голубом, которая открыла наконец дверь.

– Добрый день, – торопливо приветствовала Беатриче молодую медсестру. – Мне сказали, что моя дочь находится здесь. Ее зовут Мишель Хельмер.

Медсестра кивнула и приветливо улыбнулась.

«Все они такие – приветливые, улыбчивые, – не без горечи подумала Беатриче. – Наверное, они улыбаются и тогда, когда собираются сообщить, что ты потеряла ребенка».

– Проходите, фрау Хельмер. Я провожу вас в зал ожидания. Доктор Ноймайер, заведующий отделением, сейчас занимается вашей девочкой. Когда он закончит осмотр и будут готовы результаты лабораторных исследований, вы сможете поговорить с ним и увидеть дочку.

Беатриче вслед за медсестрой прошла по коридору до второй стеклянной двери. За ней, по-видимому, и находилась палата интенсивной терапии, в которую, как и в операционную, можно было входить только в специальной одежде. Эта мера оправданна: инфекция извне не должна проникнуть в организм тяжелых больных, для которых даже простейшие бактерии представляют смертельную опасность.

На соседней со стеклянной дверью была табличка «Зал ожидания».

– Пожалуйста, – сказала медсестра, впуская Беатриче. – Как только доктор Ноймайер закончит, он придет к вам.

В комнате с зелеными креслами и кофейным автоматом уже находились мужчина и женщина. Беатриче узнала в них своих родителей.

Мать сразу вскочила и бросилась к ней. Лицо ее распухло от слез. Она обняла дочь и громко зарыдала.

– Девочка моя! Хорошо, что ты пришла, – всхлипывала она. – Не знаю, как это могло случиться. Я ничего не понимаю.

Отец медленно приблизился и, не произнеся ни слова, сжал плечо Беатриче. По его впалой щеке скатилась единственная слеза. Он выглядел древним стариком.

Беатриче высвободилась из объятий матери и присела на край одного из кресел.

– Расскажи по порядку, что произошло. Она каталась на велосипеде и?..

– Нет, – ответила мать. Она продолжала всхлипывать, прижимая к глазам скомканный носовой платок. – Мишель играла дома. Я пошла в кухню, чтобы почистить ей яблоко, а когда вернулась, она лежала на полу. Сначала я подумала, что она уснула. Она была такая уставшая, когда отец забирал ее из сада. Видно, наигрались за день. Я пыталась ее разбудить, но не смогла, как ни старалась. Я страшно испугалась и вызвала «скорую».

Беатриче медленно потирала лоб.

– А что говорят врачи? – спросила она.

– Они ничего не могут понять. Или не хотят говорить. Мы ведь не родители, а всего лишь бабушка с дедушкой.

– Сестра сказала, что врач выйдет к нам, как только закончит осмотр и будут готовы результаты анализов.

Беатриче взглянула на отца. Его надломленный голос был еле слышен. Он любил свою маленькую внучку больше всего на свете. Беатриче даже немного ревновала к нему дочь. Если бы такое было возможно, отец не задумываясь поменялся бы с Мишель местами.

Вдруг дверь открылась и вошел врач. Он был таким высоким, что ему пришлось наклонить голову, чтобы пройти в дверь. Из кармана голубой рубахи торчал металлический молоточек, к вырезу был прикреплен диагностический фонарик и две шариковые ручки: красная и синяя, на шее стетоскоп – все, как в любой клинике, в отделении интенсивной терапии.

– Фрау Хельмер? – обратился он к Беатриче.

– Да, – шепотом проговорила она и медленно поднялась с кресла. Ее сердце выскакивало из груди. Казалось, именно сейчас решится, рухнет мир или нет. – Это я.

– Я доктор Ноймайер, – представился врач, протянув ей руку и окинув взглядом ее белый халат, на котором значились ее имя и эмблема больницы. – Присядьте, пожалуйста.

Он подождал, пока все усядутся, и только тогда сел сам.

– Мы с вами коллеги? – спросил он.

– Да. Что с моей дочерью?

Он замялся. Вид у него был растерянный, словно он искал нужные слова и никак не мог их найти.

– Не знаю, как сказать, – начал он, сморщив лоб и сложив широкие ладони. Беатриче с трудом представляла, как он этими ручищами ощупывает маленькие детские тельца. Однако глаза доктора были добрые, и тревога улеглась. – Буду с вами предельно откровенным. Мы не знаем, что с вашей дочкой. Может быть, вы сами взглянете на нее и поможете прояснить картину.