Аделаида Мендельштам - Цветок моей души [СИ]

В некотором отдалении ото всех стоял мужчина в простой хламиде. Капюшон покрывал его лицо, оставляя открытым голый подбородок с синими мёртвыми губами. Треснувшая кожа нижней губы сочилась сукровицей. Он тяжело дышал, грудь вздымалась, ткань капюшона трепетала там, где должен быть нос. Тёмная вязь татуировок покрывала шею, сплетаясь в причудливый рисунок. На мгновение вязь шевельнулась как живая, заставив Чонгана вздрогнуть.

Хенг ухватился за локоть и шепнул в ухо: «Гляди-ка, Первый, колдуна прислали – не к добру». Мужчина вскинул голову и обернул лицо к ним. Глаз не было видно за тканью капюшона, но Чонган знал, что он смотрит именно на них. Это какой у него слух, если услышал шёпот Третьего с другого конца шатра, полного людей?

«Подойди», - велел генерал. Когда-то, наверное, он и участвовал в битвах, но сейчас тело его было дряхлым, а борода седой. «Чонган из рода… - тут он сверился со свитком, – рода Удан, Первый в восьмёрке Сокола, вызван для того, чтобы получить награду за бой у Стены и предотвращение прорыва в первую седмицу месяца Улетающих журавлей. За храбрость ты, Чонган из рода Удан, награждаешься орденом Лотоса, семью мерами серебряных и двумя золотых монет».

Чонган и Хенг оцепенели от неслыханной щедрости начальства. На эти деньги можно большой дом купить в столице, ещё и останется. Но ватных ногах он приблизился к генералу, получил из его рук орден и упал на колени в поклоне.

«Поднимись солдат, наместник короля Карнай высоко ценит храбрецов, не жалеющих жизни для защиты наших земель. По последнему приказу наместника время службы теперь ограничивается двадцатью циклами. Чонган из рода Удан, мы освобождаем тебя от дальнейшей службы. Возвращайся на родину, этих денег тебе хватит, чтобы начать новую жизнь. Приказ подписан и заверен мною, соответствующее распоряжение отдано твоему сотнику. С завтрашнего дня ты может быть свободен. Поздравляю», - бросил генерал и тут же отвернулся от опешившего воина. Сотник взглядом показал, что прием окончен и следует выйти из шатра.

- Вот это поворот, Первый, – задумчиво протянул Хенг, когда они вышли из шатра.

- Я уже не Первый, - Чонгану было горько от той поспешности, с которой решилась его судьба.

- Поедем, обмоем такое событие? – предложил Хенг. Наши будут рады за тебя… И, ты наш Первый, кто бы что ни говорил.

- Пойдём, - согласился он. - Как думаешь, зачем колдуна прислали?

- Не знаю, но не к добру это, не к добру… у нас в деревне у родственницы родился ребенок одарённый. Тётка долго плакала, когда за ним тараканы бегали шеренгой. Подрос – научился управлять скотиной. Ради забавы заставлял танцевать гусей. Во всём остальном был обычным мальчишкой. Я ему нос часто кровянил в драках. А потом за ним пришли храмовники, заплатили как за самого породистого вола…

- И что? – Чонган помог загрузить мешки с припасами на лошади.

- Больше его никто не видел. Но, меня другое интересует. Как из обычных одарённых получаются такие колдуны? Что с ними делают в храмах? Я б его встретил за Стеной, подумал бы диуани…

- Может, диуани – это и есть колдуны, только не на службе у наместника?

- Да не… колдуны всёж больше похожи на людей.

***

На Стене восьмёрка отреагировала на новость сначала ошарашенным молчанием, а затем громкими криками и поздравлениями. Шен разложил припасы прямо на полу стенной башни, поставил выпивку, добытую Хенгом.

- Мы должны отметить проводы нашего Первого так, чтоб диуани икалось три дня, - выкрикнул разгоряченный Шен. В широкой улыбке Четвёртого не хватало переднего зуба, выбитого пару циклов назад в драке с восьмёркой Коршуна.

- Да! – нестройный хор мужских голосов пронесся над лесами за Стеной, вспугивая стаю птиц.

- Только первый и последний раз, братья! Диуани на Стену не полезут, но сотник может прийти и тогда…, - Чонган, впрочем, понимал, что сотник вряд ли придет – даст им проститься. За эти циклы отношения между воинами в гарнизоне сложились неплохие. Да и как могло быть иначе, когда ты ежедневно рискуешь жизнью?

Лес за Стеной поглощал случайных людей: тех, кому не доверишь спину, тех, кто мог предать. Он шумел, манил, отводил глаза. И, если, не было рядом верного товарища, готового отдать свою жизнь, набрасывался и съедал. Вечно тенистый лес, обросший мхом, испускающий призрачное сияние, показывался людям в сотнях лиц своих порождений: то как встопорщившая иголки графитовая кошка, то как безглазая змея, пружиной бросающаяся на жертву. Он мог выбрать и прекрасное обличье – радужную бабочку или стаю крошечных, с ноготок, птиц. Неважно сквозь какое лицо смотрело оно на человека, суть была одна, жадная до горячей, алой человеческой крови.