Ольга Гусейнова: Голодное сердце [litres]

Анита заметила, как Тирни, довольный ее ответом, кивнул своим мыслям и подобрался, словно хищник перед прыжком.

– А позволено ли мне будет узнать, есть ли шанс, что ты сочтешь меня достойным стать хранителем для тебя и твоей дочери?

Анита облегченно выдохнула, все же волнуясь перед этой встречей и чувствуя неуверенность в своей привлекательности для Тирни, ведь у нее уже есть дочь. Потом встала и пересела на краешек пьедестала, на котором лежал мужчина, и, склонившись к нему, прошептала, глядя прямо в серые глаза, подернутые красной дымкой:

– А это будет зависеть от того, как ты будешь ухаживать за мной.

Его глаза расширились от удивления, а затем, резко сузившись, сверкнули усмешкой. Тирни поднял руку и неуверенно, осторожно коснулся ее щеки, изучая мягкость кожи. Заметив, что она не против его ласки, потрогал волосы, яркой медной волной стекающие ему на грудь, пальцем очертил губы и контур лица, прикоснулся к ушку, выглядывавшему из-под волос, рассмотрел длинные сережки с зелеными камешками на концах, а потом выдохнул со свирепой уверенностью в голосе:

– Ты не представляешь, как я хочу получить тебя, обладать тобой. Боль от этого желания нестерпимее самого сильного голода, который я испытывал в своей жизни. Согласен на все, что ты захочешь, лишь бы ты выбрала меня, единственная моя. Хочешь ухаживаний, значит – ты их получишь, только дай мне еще сутки, чтобы выбраться отсюда.

Анита почувствовала, как от его слов внутри будто разжалась пружина, выпустив на свободу чувство ликования и восторга. Она действительно нашла того, кого искала! Придвинувшись еще ближе и стараясь не задеть раненую грудь, чтобы не причинить лишней боли, пальчиками легко погладила лицо, заново уже тактильно знакомясь с его чертами. Потом поддалась на уговоры своего тела и, не слушая разум, приникла к губам Тирни, мягко, нежно, легко касаясь его губ своими, только обозначая поцелуй и пробуя его на вкус. Мужчина обхватил ее голову обеими руками, заставляя приникнуть к нему ближе, а потом неумело, но жадно углубил поцелуй и теперь хозяйничал, подавляя и главенствуя. Но Анита с легкостью покорилась, доверилась, отдалась его воле и желанию.

К реальности ее вернул хриплый стон Тирни, и она, судорожно отстранившись, в замешательстве посмотрела на него. Нарн же, запутавшись руками в ее волосах, не хотел отпускать, пока не заметил страх в ее глазах, и сказал, устало откинувшись на подголовник:

– Прости, сладкая моя, я испугал тебя, но ты слишком великое искушение, чтобы спокойно лежать рядом. Особенно зная, что я могу тебя касаться, не причиняя вреда.

– Тирни, я подумала, что слишком увлеклась и по неосторожности причинила тебе боль. Ты застонал, а я испугалась и пришла в себя. Ты доставил мне удовольствие!

Нарн недоверчиво уставился на Аниту, а затем, заметив ее припухшие от поцелуев губы, облизал свои, запоминая ее вкус, и снова, словно магнитом притянутый, коснулся ладонью ее щеки, ласково погладил нежную кожу и ответил:

– О, больно мне стало, но не там, где ты подумала, моя маленькая Аттойя! Может, ты повторишь еще раз?

Анита усмехнулась, наклонилась и коротко чмокнула Тирни в щеку, отчего его серебристые брови поползли вверх от удивления, потом встала и, уже на выходе обернувшись, сказала, глядя на заметно встревоженного мужчину:

– Тирни, мы же договорились, что это ты за мной ухаживаешь, а не я за тобой! Отдыхай, у нас есть куча времени узнать друг друга ближе.

Выйдя за дверь, Анита счастливо улыбнулась, заметив довольную усмешку Тирни, потом вприпрыжку, словно Сабрина, помчалась искать сестру и племянницу. Очень хотелось поделиться захватывающими впечатлениями от встречи.

Анита сидела с Тирни по полдня, не меньше, но ему явно было мало – он постоянно просил ее задержаться еще, откровенно заявляя, что ему не хватает. Она же только посмеивалась над ним и продолжала терроризировать вопросами о его семье и жизни, увлечениях и любимой еде, о животных и вкусах. Но Тирни не уступал Аните в настойчивом желании узнать все о ней.

Сабрина тоже приходила, иногда вместе с матерью, а последний раз даже забралась к мужчине на колени, чем вызвала у Тирни неведомое прежде ощущение трепетной нежности. Такая маленькая уязвимая копия мамы. Сабрина. Его маленькая Сабрина! Тирни слегка коснулся детской щечки, потом пощекотал маленькие ребрышки, вызвав веселый громкий смех и икоту у малышки. Он смотрел на девочку изучающим пристальным взглядом, знакомясь с ней, принимая ее в свое сердце и душу. Отныне они обе – его малышки!