Анна Линн - Я пришла издалека

Я пыталась вспомнить еще какие-нибудь народные антисептические средства, но ничего, кроме клюквы и болотного мха, не вспомнила. Увы, климат северной Франции не имел ничего общего с климатом северо-запада России, и никакая клюква тут не росла.

В один из редких моментов, когда к Джейми возвращалось сознание, он попросил меня:

– Дай мне умереть. Прошу тебя, дай мне умереть.

– Черта с два! И не надейся! – сказала я.

Но положение было угрожающим. Он заметно слабел, а красные полосы медленно поднимались по руке. Я не спала сутками, сидя у его постели, всматриваясь в его лицо, пытаясь уловить малейшие признаки улучшения. Но улучшения не было. Он не хотел жить. Он не хотел сопротивляться болезни. Никакой хвойный отвар не заставит его захотеть жить.

На рассвете я ненадолго задремала и проснулась от того, что в комнату вошли несколько монахов во главе с самим аббатом. Я вопросительно посмотрела на них.

– Мы пришли дать ему последнее причастие, – мягко сказал аббат.

– Что?! – Я подскочила на месте.

– Он находится между жизнью и смертью. Мы не знаем, сколько еще отмерил ему Господь. Мы не знаем, призовет ли Господь его к себе или дарует жизнь, подвергнув испытаниям. Он не должен отойти в мир иной без святого причастия.

– Он не отойдет в мир иной, – сказала я. – Я не позволю ему умереть. Ему не нужно ни причастие, ни страхование от несчастного случая.

Вошедшие остолбенели.

– Но, моя дорогая, – попытался уговорить меня аббат, – мы не можем допустить…

– Только через мой труп, – сказала я. – Он не умрет. И мне плевать на Господа Бога.

Я выставила их за дверь и истерически разрыдалась. Еще не хватало! Они хоронят его заживо! Конечно, если смириться, сидеть и дожидаться, пока он умрет, все именно так и будет. Я всмотрелась в лицо Джейми. Оно походило на череп, обтянутый бледной, слегка желтоватой кожей. Он страшно исхудал за последние дни. Неужели никакой надежды? В дверь тихонько постучали.

– Это опять вы?! – возмутилась я.

– Нет-нет, они больше не придут, – ответил мне тихий голос брата Бертрана.

Я впустила его и быстро закрыла дверь, на всякий случай. Вдруг они захотят ворваться сюда и все-таки причастить его?

– Я слышал, вы прогнали отца Симона? – с едва заметной усмешкой спросил Бертран.

– Я не могу сидеть тут и смотреть, как они его хоронят. Он не умрет. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти его жизнь.

– Вы не совсем правильно понимаете смысл обряда, мадам Фрэйзер, что простительно. Его первое назначение – очистить душу тяжело больного человека, чтобы облегчить его физические мучения, и попросить у Господа исцеления. Если же Господу не угодно даровать исцеление, тогда…

– Тогда мы готовим больного к смерти и заказываем гроб, – оборвала его я. – Нет уж. Я не хочу допускать и мысли о том, что он может покинуть этот мир.

Бертран вздохнул:

– Пути Господни неисповедимы.

– Уж это точно, – сказала я. Мы немного помолчали.

– Вы просили меня выслушать вас, – начал Бертран. – Я готов. Думаю, сейчас вам необходима исповедь.

– Да. Что-то в этом роде. Правда, я не знаю, как это делается.

– Просто говорите. Думаю, вам не нужны формальности?

Я кивнула. Мне было нелегко начать, но все же я заставила себя. И с каждым следующим словом мне становилось все легче, и постепенно я рассказала ему все, от первого до последнего слова, все о дяде Сэме и Андрее, о каменном круге и капитане Рэндалле, о тюрьме и убитом мною раненом мальчике… Он слушал внимательно, иногда переспрашивая, уточняя детали. Он не выказывал своего удивления или недоверия, он слушал мою историю так, как слушал бы любую другую, более прозаичную.

– Как чудесно, – произнес он, когда я закончила. – Какое прекрасное свидетельство Божественного промысла.

– То есть вы тоже мне верите? – удивилась я. – Когда я рассказала об этом мужу, я думала, что он сочтет меня сумасшедшей. Но он поверил. Я никогда этого не пойму. А теперь и вы тоже…

– Не удивляйтесь, мадам Фрэйзер. Ведь я верую в Иисуса Христа, который пятью хлебами накормил семь тысяч человек. Почему же я не могу верить в то, что он мог перенести человека из одного времени в другое, чтобы исполнить свою волю. Господь дарует нам чудеса, чтобы мы не утрачивали веры. Вы лишь выполняете Божественное предначертание.

– Хм, – сказала я. – Логично. Но я… Я знаю будущее. Я могу его предсказывать. Имею ли я право пользоваться этим знанием, чтобы повлиять на события? Или я не должна вмешиваться и нарушать ход вещей?