Мелисса Марр - Любимый грешник

Правда, она явно нуждалась в некотором руководстве по поводу одежды — нужно заменить повседневное барахло, которое она, судя по всему, предпочитала, добавить немного драгоценностей — к сожалению, все это было невозможно в ближайшем будущем. Ну, по крайней мере, у нее были длинные волосы.

Она была как глоток свежего воздуха, удивляя тем, что контролировала свои эмоции. Большинство выбранных им девушек были такими пылкими, такими изменчивыми. Когда-то он думал, что пламенная страсть — замечательная черта для Летней Королевы. Это имело смысл.

Дония прервала его мысли:

— Не думаю, что ты ей нравишься.

— И что с того?

Дония скривила синие губы — единственное пятно цвета на ее холодном белом лице.

Он знал ее и мог видеть доказательства произошедших с ней перемен — светлые волосы стали белыми, цвета снежной бури, эта бледность придавала ее губам синеватый оттенок, но она была все так же прекрасна, как в тот день, когда приняла силу в качестве Зимней. Прекрасная, но не моя. Зато Эйслинн будет моей.

— Кинан, — сказала Дония, и облако замерзшего воздуха выскользнуло вместе с ее голосом, — ты ей не нравишься.

— Понравлюсь. — Он шагнул на улицу и сбросил иллюзию. Затем сказал слова, которые погубили судьбы многих смертных девушек: — Она снилась мне. Она — единственная.

И с этими словами способность Эйслинн умереть начала таять. Пока она не станет Зимней, она принадлежит ему — и в горе, и в радости.

Эйслинн была настолько поражена тем, что фейри подошел к ней, что не могла сейчас идти домой. Пока все казалось спокойным, бабушка не накладывала на нее строгих ограничений, но если бы бабуля заподозрила что-то неладное, ее мягкость исчезла бы без следа. И если Эйслинн могла, она старалась не пробуждать в бабушке подозрений, поэтому сейчас она должна была успокоить свои нервы.

А она действительно нервничала больше, чем за все эти годы, — она почти бежала, привлекая внимание фейри. Некоторые из них сразу последовали за ней, пока один волкоподобный фейри не рыкнул на них, и они бросили эту затею — все, кроме одной. Она бежала за Эйслинн на четырех лапах до Третьей улицы. Ее кристальный мех звенел устрашающе мелодично, как будто этот звук должен был усыпить бдительность услышавшего его и заставить доверять ей.

Эйслинн замедлила шаг в надежде, что «волчица» перестанет преследовать ее и эта звенящая песня наконец прекратится. Не тут-то было.

Она сосредоточилась на стуке своих подошв по асфальту, на шуме проезжающих мимо машин, на звучащей где-то музыке с сильными басами — на чем угодно, только не на этой звенящей песне. Она повернула за угол на Крофтер, и красная неоновая вывеска «Вороньего гнезда» отразилась на меху фейри, высветив ее темно-красные глаза. Как и весь центр Хантсдейла, здание, приютившее эту забегаловку, красноречиво говорило о том, в каком запущенном состоянии находился город. Фасады, имевшие когда-то вполне привлекательный вид, сейчас носили отпечатки прошедших лет и разрушений. Низкорослый сорняк пробивался прямо сквозь разбитые тротуарные плитки и стены полузаброшенных построек. По пути к забегаловке и всеми забытой железнодорожной станции она проходила мимо людей, которые — и им не нужна была особая причина для этого — искали что-нибудь, что могло бы затуманить их разум. Она не собиралась пополнять их ряды и не завидовала их временному бегству в такие привлекательные «химические» миры.

Несколько знакомых девушек помахали ей, но не подошли поговорить. Эйслинн могла кивать головой, приветствуя их, поскольку шла уже с нормальной скоростью.

Почти пришла.

Один из друзей Сета, Гленн, зашагал в ее сторону. На его лице было так много всяких цепочек и сережек, что ей пришлось бы прикоснуться к каждой, чтобы сосчитать их. За ее спиной кружила «волчица», подходя все ближе и ближе, острый запах ее меха становился все более удушливым.

— Передай Сету, что привезли колонки, — начал Гленн.

«Волчица», все еще на четырех лапах, толкнула Эйслинн головой. Эйслинн пошатнулась и ухватилась за руку Гленна, чтобы не упасть. Он подался вперед, когда она отпустила его:

— Ты в порядке?

— Наверное, бежала слишком быстро, — улыбнулась она через силу, стараясь выглядеть так, будто устала от быстрого бега, — ну, чтобы согреться.