Бекка Фитцпатрик - Молчание

— Что ты пишешь? — спросила я.

— И она говорит на английском, — сказал он, продолжая небрежно писать, каждое движение его руки было одновременно и изящным, и небрежным.

Я подвинулась к нему настолько близко, насколько осмелилась, пытаясь прочесть, что же еще он написал, но он согнул листок пополам, закрывая от меня написанное.

— Что ты написал? — требовательно спросила я.

Он потянулся к моему чистому листу, придвигая его к себе. Смял в комок. Прежде, чем я смогла возразить, он запустил им в корзину для мусора, стоявшую у доски. И попал в нее.

Я ошарашено уставилась на мусорную корзину, не веря своим глазам. Затем открыла свою тетрадь на чистой странице.

— Как тебя зовут? — спросила я, держа карандаш наготове.

Я взглянула на него как раз вовремя, чтобы поймать еще одну мрачную усмешку. Казалось, он брал меня ей на слабо, — осмелюсь ли что-либо спрашивать у него.

— Твое имя? — повторила я, надеясь, что мне только показалось, будто мой голос дрогнул.

— Называй меня Патч. Серьезно. Так и зови.

Он подмигнул мне, когда говорил это, и я была абсолютно уверена, что он забавлялся надо мной.

— Чем ты занимаешься в свободное время? — спросила я.

— У меня нет свободного времени.

— Предполагаю, что эта работа на оценку, так что сделай мне одолжение?

Он откинулся на спинку стула, закидывая руки за голову.

— Какое одолжение?

Я была практически уверена, что он издевался, поэтому ухватилась за возможность сменить тему.

— Свободное время, — задумчиво повторил он. — Делаю картинки.

На своем листе я записала «Фотография».

— Я не закончил, — произнес он. — У меня практически полный набор об одной журналистке из электронного журнала, которая искренне считает, что правда жизни заключается в том, чтобы есть органическую пищу, тайком пишет стихи и трясется при мысли о том, что ей приходится выбирать между Стэнфордом, Йелем и… как называется тот огромный, на букву «Г»?

Я моментально уставилась на него, в абсолютном шоке от того, насколько прав он был. Но я чувствовала, что это была не всего лишь счастливая случайность. Он знал. И я хотела знать, откуда. И немедленно.

— Но ты не определишься ни с одним из них.

— Нет? — переспросила я, ничего не соображая.

Он засунул пальцы под сиденье моего стула, придвигая меня ближе к себе. Не будучи уверенной в том, должна ли я была отскочить назад и показать, что испугалась или ничего не делать и изобразить скуку, я выбрала последнее.

Он произнес:

— Несмотря на то, что ты успешно пройдешь во все три университета, ты откажешься от них из-за ярлыка заучки. Избегать суждений — твоя третья самая большая слабость.

— А моя вторая? — спросила я с тихой злостью. Да кто он вообще такой? Это что, какая-то извращенная шутка?

— Ты не знаешь, что такое доверять. Беру свои слова обратно. Ты доверяешь — просто не тем людям.

— А первая? — потребовала я.

— Ты держишь свою жизнь на коротком поводке.

— И что это должно значить?

— Ты боишься всего, что не можешь контролировать.

Казалось, волосы на моем затылке встали дыбом, а температура в комнате резко упала. В любом другом случае я бы немедленно направилась к столу тренера и потребовала, чтобы нас рассадили. Но я не хотела, чтобы Патч думал, что может поставить меня в неловкое положение или запугать. Я испытывала лихорадочную потребность защитить себя и решила прямо здесь и сейчас, что не сдамся до тех пор, пока он не сдастся первым.

— Ты спишь голая? — спросил он.

Мой рот предательски дрогнул, но я смогла удержаться.

— Ты последний человек, которому я бы об этом сказала.

— Когда-нибудь ходила к психотерапевту?

— Нет, — соврала я. Вообще-то я посещала школьного психолога, доктора Хендриксон. Но это был не мой выбор и об этом я точно не любила рассказывать.

— Делала что-нибудь противозаконное?

— Нет. — Превышение ограничения скорости время от времени не считалось. Но не с ним.

— Почему бы тебе не спросить меня о чем-то нормальном? Например… о том, какую музыку я люблю?

— Я не собираюсь спрашивать тебя о том, что я и так могу предположить.

— Ты же не знаешь, какую музыку я слушаю.

— Барокко. У тебя — все по указке, под контролем. Спорю, ты играешь на… виолончели? — Он произнес это так, как будто предположение возникло само, из воздуха.

— Неправда. — Еще одна ложь, но по коже пробежал холодок. Кем он был на самом деле? Если он знал, что я играла на виолончели, то что же еще он знал?