Хлоя Нейл: Некоторые девушки кусаются

Двадцатисемилетняя жертва уличного нападения, без единого шрама и следов насилия, в чужой одежде. Уже тогда не осталось никаких сомнений, что они сделали меня одной из них.

Чикагским вампиром.

Это началось восемь месяцев назад с открытого письма вампиров, опубликованного сначала в «Сэнди таймс» и «Трибьюн», а потом перепечатанного почти всеми газетами страны. Своего рода манифест о существовании вампиров, адресованный всему миру. Многие сочли публикацию обычным розыгрышем, по крайней мере до последовавшей вскоре пресс-конференции, на которой трое вампиров продемонстрировали свои клыки. Возникшая в Городе ветров паника вызвала четырехдневные волнения, а потом в магазинах возник дефицит бутилированной воды и консервированных продуктов. Тогда вмешались федеральные власти, в конгрессе было назначено расследование, появилось множество слухов и публикаций, обсуждавших мельчайшие подробности жизни вампиров. Но, несмотря на сделанное заявление, вампиры не спешили поделиться деталями своего образа жизни — широкой публике были известны наверняка лишь немногие факты вроде наличия клыков, питания кровью и склонности к ночному образу жизни.

Спустя восемь месяцев некоторые люди все еще испытывали страх. Другие были очарованы таинственным образом жизни, вероятностью бессмертия, могуществом, а в особенности Селиной Дезалньер, очаровательной вампиршей из Города ветров, которая, очевидно, и затеяла эту шумиху, и дебютировала на публике в первый день слушаний в конгрессе.

Селина была высокой, стройной и черноволосой женщиной и в тот день появилась в черном костюме, облегавшем ее тело, словно вторая кожа. При незаурядной внешности, она была еще и, безусловно, умна, и находчива и прекрасно знала, как манипулировать людьми. К примеру, старейший сенатор от Айдахо спросил, чем она планирует заниматься, после того как вампиры раскрыли свои секреты.

Не задумавшись ни на мгновение, она ответила самым вкрадчивым тоном:

— Я извлеку из этих тайн наибольшую выгоду.

Сенатор с двадцатилетним стажем улыбнулся ей с таким откровенным вожделением, что его фотография появилась на первой странице «Нью-Йорк таймс».

Я отреагировала иначе. Негодующе закатила глаза и выключила телевизор.

Я смеялась над ними, над Селиной, их претенциозностью.

И в отместку они сделали меня такой же.

Разве судьба не злодейка?

А теперь они отсылают меня домой, но совсем в другом виде. Мало того что они изменили мою сущность, они еще изменили мой внешний вид: отмыли от крови, сорвали привычную одежду и нарядили по своему образу и подобию.

Они убили меня. Они воскресили меня. Они меня переделали.

Зерно недоверия к тем, кто это со мной сделал, пустило корни.

У меня все еще кружилась голова, когда лимузин остановился на окраине Уикер-парка перед домом из бурого известняка, где я жила вместе с Мэллори. Нельзя сказать, чтобы я была сонной, но движения стали неуверенными, а мозг словно затянут пеленой, сквозь которую было очень трудно пробиться. Возможно, это наркотики или последствия превращения.

На крыльце стояла Мэллори, и свет уличного фонаря поблескивал в ее голубоватых волосах. Она казалась встревоженной, но, похоже, ожидала моего приезда. Мэллори вышла во фланелевой пижаме и тапочках-обезьянках. Я поняла, что уже очень поздно.

Дверца лимузина открылась, и я перевела взгляд с дома на возникшее передо мной лицо мужчины в черной форме и кепке.

— Мэм?

Он вопросительно взглянул на меня и протянул руку.

Вложив пальцы в его ладонь, я выбралась на тротуар, слегка покачиваясь на высоких шпильках. Я редко носила каблуки, предпочитая тенниски. В университете не предъявляли строгих требований к одежде.

Раздался щелчок автомобильной дверцы. Через пару секунд кто-то взял меня за локоть. Мой взгляд скользнул по бледной худощавой руке и уперся в поблескивающие линзы очков. Женщина, державшая меня за руку, а до этого, видимо, сидевшая на переднем сиденье, улыбнулась:

— Привет, милая. Вот мы и дома. Я помогу тебе войти, и мы немного поговорим.

Головокружение сделало меня уступчивой, да и причин для возражений не нашлось, так что я просто кивнула женщине, которой на вид было около пятидесяти лет. Ее седые, отливавшие сталью волосы были подстрижены в практичный ершик, костюм плотно облегал стройную фигуру, и от всего облика веяло профессиональной самоуверенностью.

Мы шагнули на дорожку, ведущую к дому, и Мэллори неуверенно спустилась на одну ступеньку, потом на вторую.