Мне не обязательно было спрашивать для чего.
— Он тебе солгал. Мое сердце обрывалось под гнетом правды. — Так же, как он лгал мне и Отцу. Он сказал нам, что ты здоров и счастлив. Хорошо обучен.
Как он мог находить в этом юмор?
Я отвела от него взгляд, когда слуга принес нам еду. Начав, есть, я заметила, что Ашерон не сдвинулся с места. Он только уставился голодными глазами на пищу перед ним.
— Ешь, — я сказала ему.
— Вы не дали мне мою часть, госпожа.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда Вы едите, то во время обеда, если я вам понравлюсь, и в зависимости от того, как сильно, вы определяете, сколько пищи я могу съесть.
— Понравишься мне как… нет, не надо. Не отвечай мне. Я не уверена, что хочу знать. Я вздохнула, затем жестом указала на его миску и чашку.
— Все это твое. Можешь есть, что захочешь и сколько захочешь.
Он нерешительно посмотрел на все это, затем взглянул на пол позади меня.
Теперь, я поняла, почему он становился там на колени.
— Ты обычно ешь на полу, не так ли?
Как собака или другое животное.
Он кивнул.
— Если я особенно угодил, — сказал он мягко, — то Идикос иногда кормит меня с рук.
У меня пропал аппетит от его слов.
— Поешь спокойно, мой маленький брат, — сказала я, голосом, дрожащим от сдерживаемых слез. — Поешь столько, сколько захочешь.
Я потягивала свое вино, пытаясь унять дрожь, и наблюдала, за тем как он ест. У него были прекрасные манеры, и это снова поразило меня, как медленно он ел. Как сдержанно двигался.
Каждый его жест был красив. Отточен.
Все это было предназначено для обольщения.
Он двигался как шлюха.
Закрыв глаза, я хотела закричать на несправедливость всего этого. Он был первенцем. Он был тем, кто наследует трон, а оказался здесь…
Как они могли так с ним поступить?
И за что?
Из-за его глаз, непохожих ни на какие другие? Глаз, заставляющих людей чувствовать себя неуютно?
В этом мальчике не было ничего угрожающего. Он не был похож на Стикса, который, как известно, избивал и запирал людей чем-то ему не угодивших. Один бедный крестьянин был избит, лишь за то, что пришел во дворец босиком, так как не мог позволить себе иметь обувь.
Ашерон не подшучивал надо мной, и не насмехался над другими. Он никого не осуждал, не заставлял окружающих чувствовать себя ничтожеством.
Он просто сидел, и тихо ел.
Вошла какая-то семья и села за стол возле нас. Ашерон перестал есть, заметив мальчика и девочку. Мальчик был несколькими годами, моложе его, а девочка примерно его возраста.
Взглянув на его лицо, я поняла, что он никогда не видел всю семью, сидящую вместе за столом. И изучал их с любопытством.
— Я могу спросить, госпожа?
— Конечно.
— Вы и Стикс также обедаете с родителями?
— Они и твои родители тоже.
Он молча вернулся к еде.
— Да, — сказала я. — Мы иногда с ними обедаем. Но только не Ашерон. Даже когда он был дома с нами, его не допускали к семейному столу.
Больше он ничего не говорил. И не смотрел на семью. Он просто поел со всеми своими безупречными манерами.
Я с трудом проглотила несколько кусков, но, в конце концов, поняла, что больше не голодна.
Я вернулась с Ашероном в нашу комнату, чтобы подождать, пока возница накормит лошадей, и они смогут отдохнуть. Уже темнело, и я не была уверена, сможем ли мы сегодня вечером продолжить свой путь.
Я села на маленький стул и закрыла глаза, чтобы отдохнуть. Это был долгий день. Я только прибыла в Атлантиду этим утром и не ожидала столь быстрого возвращения. Не считая странного похищения брата у моего дяди. В настоящее время, все, что я хотела, это спать.
Я почувствовала присутствие Ашерона перед собой.
Открыв глаза, я увидела его снова голым, в одних цепях.
Я, нахмурившись, смотрела на него.
— Что ты делаешь?
— Я должен Вам за еду и одежду, госпожа. — Он стал на колени у моих ног и стал поднимать подол моего хитона.
Я вскочила, перехватив его руку.
— Я твоя сестра Ашерон, твоя родственница, ты не можешь так ко мне относиться. Это неправильно. Это недопустимо между членами семьи. Это невозможно.
Он с недоумением нахмурился.
И тогда я поняла, вспомнив его слова.
— Эстес… делает это… — Я не знала что сказать.
— Я плачу ему каждую ночь за то, чтобы он защищал меня.
Мне никогда в жизни не хотелось так кричать, и плакать, и все же, мои глаза были странно сухими — столько гнева и отвращения поднялось во мне к тому, что сделали с моим братом. О, если бы я могла оторвать руки своему дяде…
Читать дальше