Юлия Колесникова: Свора - Зов крови

Не смотря на то, что Калеб стал таким внимательным теперь, раньше, когда он думал, что я хочу расстаться с ним, он постоянно смотрел мое прошлое, расспрашивал, и очень откровенно удивлялся, что, зная о нем так много, я продолжаю его любить.

— Слишком неожиданно, я бы даже сказала.

— Столь ли неожиданно, чем приход ночи, или наступление жары?

Самым странным в наших отношениях с Калебом была та напряженность, которую я могла назвать лишь Желанием. Все это выливалось в то, как мы смотрели друг на друга, что говорили один другому, о чем умалчивали и как отводили глаза, смотря перед тем столь откровенно, что мне становилось трудно дышать.

— Я не знаю. Но почему раньше ты мне ничего не говорил о путешествии?

Калеб улыбнулся насмешливо и отстраненно. Раньше я обижалась, замечая такое выражения лица, и только со временем поняла, что Калеб всегда таким становился, когда был чем-то расстроен.

— Думаю пора домой.

Когда Калеб так и не ответил, я не на шутку встревожилась. Он протянул мне руки, и я взяла их машинально. Мы не спеша поплелись в сторону дома, оставляя позади участок леса, где Калеб сделал для нас настил из досок и покрыл его мягким покрывалом. Что я буду делать, когда придет осень и здесь станет слишком холодно, чтобы лежать и наслаждаться ночью в руках Калеба? Таких холодных, напоминающих стекло своей идеальной гладкостью и свежестью, как и его губы, всегда с каким-то отчаянием ищущие мои.

Дом почему-то не встретил нас как всегда радостной возней и причитанием родителей, трясущихся над Соней и Рики. Не было Грема, а также вечных нянек из маминого комитета — самые частые гости, кроме наших с Калебом друзей, в доме.

Я прошла в гостиную, Калеб продолжал медлить, идя вслед за мной. Терцо и Самюель полулежали на диване, рядом в кроватках спали Соня и Рики. Посмотрев на эту умиротворяющую картинку, я вспомнила о своих страхах, что кровь детей, станет для Самюель таким же испытанием, как и моя. Но такой ужас минул наш дом, Соня и Рики, унаследовали достаточно много от Логана, чтобы их запах не был слишком уж похож на мой.

Мои родители могли бы выглядеть спящими со стороны, только не для меня. Я знала, как чутко они следят сейчас за моим дыханием, а мама за ударами моего сердца, перегоняющего, болезненную для нее, сладкую кровь. Чувство вины неосознанно захлестнуло меня, когда я увидела ее судорожный вздох и легкую дрожь, пробежавшую по телу, перед тем как открыть глаза. Терцо тоже на миг стало тяжело, но он справился быстрее мамы.

— Ты немного опоздала, мы уже их искупали. — Терцо, как и я, отметил попытки жены совладать с собой и потому взял разговор на себя, давая Самюель время.

Калеб отодвинул меня немного в сторону, но я насмешливо потянула его к креслу. Я не в первый год жила со своими родителями, и знала, когда стоит опасаться. Самюель немного волновалась, впрочем, я, как и Терцо, лишь теперь это заметила, и потому ей стало вдруг трудно контролировать жажду. Меня накрыло сомнение. Сначала Калеб промолчал на мой вопрос, точнее говоря, очень разумно увильнул от ответа. Теперь родители вели себя очень странно. Что-то явно стряслось, объяснять никто не спешил. Я терпеливо принялась ждать.

Когда я устроилась на коленях у Калеба, лицо Терцо на миг заледенело, но вот он расслабился, перевел дыхание и постарался придать своему лицу миролюбивый вид. Калеб был для него как родной, но видеть и понимать, что твой ребенок вырос настолько, чтобы уже сидеть на коленях у мужчины, выше его сил. Даже несмотря на то, что я родила двух своих детей, мне было только 16 лет, а для него это почти детский садик.

Впрочем, как и для Калеба. В последнее время у нас возникали маленькие стычки относительно моего возраста. Видите ли, я так молода, что он чувствует себя неуютно, вспоминая, сколько мне лет. Даже если бы я захотела замуж, мой возраст этого не позволял. А что, позвольте спросить, делать мне, когда я понимаю, что он старше меня на… даже думать не хочу насколько он меня старше.

Несколько дней назад мы почти поссорились по поводу этой темы.

— Ну и пусть мне 16. — настаивала я, поворачиваясь к Калебу, он не смотрел на меня, а рисовал. Так он поступал всегда, когда не хотел продолжения разговора.

Выводя в маленькой тетрадке невидимое для меня изображение, Калеб на секунду поднял глаза, оценил мое воинственное настроение, и снова опустил, но продолжать рисовать не стал. Он не игнорировал меня, даже если ему очень не нравилось направление разговора.