Вика Варлей - Вороны

Все в изумлении уставились на старицу. Та кашлянула, прочищая горло и начала свой рассказ.

— Случилось это когда я еще зеленой девчонкой была. И история та произошла с родной теткой моей. Воробу не Воробой тогда звали, а Арсеньей и была она даже в мое детство хоть и молодой, но известной на всю округу гадалкой и чародейкой. Встречала ее не раз; жила в соседнем селенье от нас в пяти верстах. Многие ее побаивались, но уважали и слова плохого зазря не говорили. Тетка моя — Настасья красивой девушкой была, что ваша Гардиния, только волос светлый, мягкий и очи огромные, голубые как небо в летний день. Все парни из нашего селенья к ней свататься ходили, да из соседних сел тоже… Выбрала она себе жениха, — высокого и красивого кузнеца. Прохаживались вдоль села за руки держась, друг без дружку жить не могли. И свадьба уж назначена скоро. И решила Настастья на радостях сходить к Арсенье, то есть Воробе погадать, — что ждет ее в замужестве. Та погадала, да так, что Настасья еле жива воротилась, два дня мрачнее тучи ходила, а к вечеру другого дня с кузнецом вместе к Воробе пошла. Никто не понимал, что произошло, но мешать не стали. А надо было…

Старица грустно вздохнула, отмахнулась от назойливой мошки и продолжала:

— Вороба то, когда кузнец к ней только вошел, с лица изменилась, глаза заблестели. Но слова сказала страшные, недобрые. Напророчила им бездетность и горькую долгую старость, если поженятся они… Кузнец испугался, по другому на Настасью смотреть стал, — никому не хочется без деток то в жизни остаться. Девушка убежала в слезах, а Вороба засияла. Речь ее, словно тихая реченька зажурчала… Мол, не горюй, кузнец. Поправимо горе твое. На, вот выпей сам зелья целебного и Настасье своей тайком дай. И будет у вас все и детки и все, что душе угодно. Закрутилась перед парнем, стала всякие явства предлагать. Тот поблагодарил и сделал все так, как Вороба велела. С того дня словно пропасть меж влюбленными разверзлась. И кузнец и Настасья стороной друг друга обходить стали. Пропал любовный огонь в сердце кузнеца и взор потух. Смотрел он на Настасью, но не видел ее. Люди говорили, что все чаще замечали его у Воробы в гостях, — та его с радостью привечала. Потом уже парой по селенью прогуливались. Настасья, как увидела их вместе, прыгнула с высокого обрыва в реку и расшиблась насмерть. А кузнецу словно нет ничто. И мать Настасьи приходила, плакалась, но он одно, что мертвый изнутри, как чурбан бесчувственный сидел и руками разводил. Вороба не постеснялась, — свадьбу с чужим женихом сыграла. Видать, действительно полюбился ей. И потекли их деньки вместе… Первое время кузнец крепкий ходил, дом ставить им начал и поставил, осталось лишь крышу наладить, но тут захворал. И никто не знает — чем. Несчастья начали сыпаться на его голову, и все разваливалось, что бы он ни делал. И здоровье уходило сквозь пальцы как речной песок. Вороба загрустила не на шутку, в слезах все чаще видели ее люди. Перестала чародействовать и гадать, — все силы на кузнеца тратила. А тот сгорел за два года, — из богатыря в сухой сучок превратился. Вороба же в одну ночь собралась и пошла в дальнее селенье к еще одной чародейке и целительнице за советом. А та ей: «Сама виновата. Любовь кузнеца разрушила, приворот, что камень на него повесила, девку невинную сгубила, вот теперь смотри как и любимый погибает. Наказанье это тебе на всю жизнь и ничего уже не поделаешь. Боги отвернулись от тебя, и теперь проси-не проси, никто из целителей не поможет, иначе на них самих наказание падет». Вороба заголосила, завыла, да что толку… Умер красавец-кузнец, на ее руках и умер. Два с полтиной года прошло как поженились. Вороба изменилась; поседела, глаза все выплакала, — и те сухие стали, цвет потеряли. Как только мужа схоронила, в лес ушла жить подальше от людей и живет почти целый век в одиночестве. Получается, прочила бездетность и горькую старость Настасье, а взвалила ту судьбу — ношу на свои плечи. Дом тот, что кузнец строил, до сих так и стоит без крыши, заросший бурьяном и чертополохом. Никто к нему не подходит, даже смотреть в ту сторону подчас опасается…

Телега ехала, громыхая колесами по дорожным кочкам. Похоронное молчанье опустилось на всех. Каждый думал о чем-то своем, кто представлял красавицу — Настасью, кто Воробу, которая решила украсть чужое счастье, кто горе-кузнеца….

Вагас понукал коня, выплюнул травинку и, наконец, сухо произнес:

— Дааа… Чужое несчастье — плохая основа для нового дома. А я думаю, ума не было у всех троих. Зачем было Настасье кого-то слушать? Или тому же кузнецу? Говорят, конечно, «послушай умных людей», но своя-то голова где? И потом, человек человеку — рознь. Доверила самое ценное, что было другой, да еще чародейке… Одно слово, — бабы — дуры…