Вика Варлей - Вороны

— Был бы отец жив, — как бы сейчас гордился тобой… — только и выдохнула мать. Пелагея смахнула с ресниц слезинку. Гардиния же подошла сзади, прижалась.

— Ну, что ты матушка! Нам веселиться надо, а не плакать!

— Это я от радости…

На поляне, недалеко от капища, собралось много народа. Мать сидела в кругу взрослых женщин и беседовала. Сколько новостей и пересудов соберешь зараз на празднествах! У кого-то пропала корова, сено пожгли завистливые соседи, — хорошо, что в своем селенье такого не бывало, у кого муж спутался с другой, у кого ребенок родился на пару недель раньше срока, — тут слово взяла Марфа, известная на всю округу своей плодовитостью и знанием всех тонкостей деторождения. Женщины уважительно слушали Марфу. Пелагея, удрученная отсутствием плодовитости у нее самой, отвела взгляд в сторону, нашла дочь, — та вела фигуру танца. Молодые люди всячески стремятся завладеть ее вниманием, а Гардиния лишь хохочет, играет. Карас — прекрасный охотник, к тому же высок, строен, глаза чистые, ясные как небо. Лурис — играет и поет так, что душа замирает. И сила в его молодом теле играет немалая. Он будет верным спутником и опорой. Петрик, — тот смышлен и умеет добиваться своего, — за таким не пропадешь. Тронет ли кто из селян сердце дочери? Самой старшей из танцующих оказалась Прасковья, — мать Вагаса. Со смехом та взяла в руки хлеб и встала в центр хоровода. Пелагея посмотрела на нее и подивилась, — как уродуют годы. А ведь были времена, когда Прасковья считалась одной из первых красавиц. Неужели и сама превратится в такое вот печеное яблоко?

После танцев начались игрища, которые продолжались всю ночь и закончились обрядовым пиром: творог, яйца, сыр, оленина, овсяная каша, мёд, пиво, ягодное вино. Старейшина Аргус поднес чашу вина богам, раздал освященный хлеб. С восходом солнца народ разошелся по домам.

Светало. День обещал быть жарким. Пелагея в который раз порадовалась, что пустилась в дорогу еще ночью. Как раз успеют к началу торговли. Если боги смилуются, — займут неплохое место. Повозка была набита доверху; скатерти, полотенца, сумки, расшитые причудливым узором простыни и одеяла. Женщина потянула вожжи на себя, — лошади требовался отдых. Гардиния резво соскочила с телеги. Потянулась навстречу восходящему солнцу и зашептала: «Солнце ясное, солнце красное, пошли мне суженого, освети ему путь-дорогу к моему порогу. Солнце ясное, солнце красное, пошли любовь горячую, любовь настоящую. Солнце ясное, солнце красное, защити от беды-горести, от призора и напасти. А я в оберег обряжусь, златом — серебром обвяжусь. Любовь сохраню, от беды убегу, врагу глаза туманом застелю». Обернувшись на восток, поклонилась до земли. Бросила горсть хлебных крошек.

Пелагея усмехнулась:

— Кто ж заговор на любовь в новолуние читает? Погодила бы. Толку все равно не будет.

— Ах, матушка! Не терпелось мне. А почему дядька с нами не поехал?

— Он предлагал, да отказалась я. Дел в поле полно, — пара мужских рук нужна сейчас как никогда. Да и не страшно утром добираться то. Вот вечером с ярмарки возвращаться негоже. У кого может дурное на уме. Считай на сто монет даже если продадим… Я вот что решила, — остановимся у родственников мужа. Там заночуем, а поутру тронемся обратно. Спокойнее будет. Ишь, как растрепалась! Дай ка я тебе волосы приберу.

Вдова достала гребень, усадила дочку обратно на телегу.

— Вот выдам тебя замуж за хорошего человека, расплету косу твою девичью и сама надвое разделю. С той поры будешь носить две косы, как полагается. Остепенишься. Вся резвость твоя уйдет. Округлишься, расцветешь. А как же? Муж тебе защита и опора будет. Да еще если муж богатый попадется… Твое счастье. Засверкаешь пуще камней самоцветных. Я сама замуж выходила только за то, что отец твой меня полюбил, дом мне на диво всем выстроил. Только через пару лет и ко мне любовь пришла… Он все для меня делал, берег, и в один день раскрылось к нему сердце, по — другому на него посмотрела. Семейная жизнь женщину знаешь как меняет? Детишек народишь здоровых мужчине своему, да и мне в старости будет чем заняться. Буду сыновей и дочерей ваших воспитывать, уму-разуму учить.

— А почему у тебя я одна, других детей нет?

— Не знаю, дочка. После родов никак понести не могла. А как хотелось! Даже к самой ведьме Воробе ходила. А уж к ней ходить — страх один. Вся седая, страшная, как лесная кикимора и голос скрипучий что твое колесо. И путь к ней небезопасный. Одной идти надо ночью. Через лес. Тропа там есть, на деревьях — зарубки.