Айя Субботина - Бархат цвета индиго

Любишь? - она всегда спрашивает, каждый раз, как только он уводит ее сюда.

Здесь никогда не бывает светло, здесь поселился бархатный полумрак цвета индиго. Здесь пахнет жасмином и горьким шоколадом, занавески туманом прячут высокие окна. За стенами ночь, одетая в бриллиантовую росу звезд.

- Люблю... - говорит он тихо-тихо, играет полуулыбкой.

Обнимает, окружает сильными руками, окольцовывает.

Высокий. Она всегда становится на цыпочки, чтоб дотянуться до его губ. А он подхватывает, склоняется, разрешает себя целовать. Его волосы - перья ворона, черные, густые, ловушка для пальцев, манящая паутина.

Целует, прижимает. Шаг к нему - и черта остается позади. Впереди только индиговая темнота и серый дождливый взгляд его глаз. Он не закрывает глаз, не сейчас. Смотрит, как она тает, становится мягким воском. Его губы требуют, подчиняют, а она всегда сдается. Она любит. Она готова.

Шаг, второй, третий... Как далеко идти! Она измучилась нетерпением.

Шаги путаются, ноги сплетаются только что придуманным танцем. Странное па для двоих. Он ведет, она следует.

Его волосы пахнут грозой.

- Любишь? - она дрожит, хоть и знает ответ.

- Люблю... - с долгим поцелуем отзывается он и закрывает глаза.

Она пахнет теплой весной и липовым медом. Она всецело его: его женщина, его ясное небо над головой. Он закроет глаза, отдастся во власть своей весне. Ее губы требуют, скользят по щеке, подбородку, шее. Прикасаются там, где дрожит вена, вырывает у него первый глухой стон. Он готов уступить, разрешить этот танец ей, но она отступает.

- Дразнишь... - шепчет он и замирает, когда шелк струится по ее тонким плечам, освобождает нагую золотоволосую бабочку. Он смотрит, пытается понять, когда же происходит превращение из дрожащей весны в знойное горячее лето, между какими ударами сердца он пропустил перерождение? Снова пропустил, как и всегда... каждый раз до этого...

Она что-то говорит, нарочно одними губами. Он не знает что, но ее рот манит. Он готов слушать все, что угодно за то, чтоб прикоснуться к этим губам, отдать им себя. Он видит ее спину в высоком зеркале у изголовья кровати. Белая кожа требует пальцев, нитка позвоночника - поцелуев.

- Дразнишь... - совсем глухо повторятся он.

Шаг. Еще один шаг. Они рядом для нового танца.

Он бросает ее на простыни - ткань вспенивается.

Она создана для его поцелуев, его рук. Лишь она одна, его терпкий шоколад.

Голова кружится. Он устал от игры, он хочет слышать, как она споет для него. Разорвет тишину стонами, криками.

- Хочу... - просит она, и ноги ее расходятся в приглашении.

Он забывает, что решил не играть. Еще немного растянуть пытку.

- Не сейчас, - говорит он, склоняется над ней.

Она вздрагивает, подается вперед, но его губы легким ветром касаются ее губ, исчезают, оставив о себе почти болезненное воспоминание.

- Нет, вернись...

Живой огонь обжигает ее тело. Молоко простыни комкается в кулаках. Снизу живота вверх пульсирующее желание. Оно сводит с ума, лишает мира вокруг. В ушах перекаты волн - шумные, в такт огню.

Он не отпускает ее. Знает, что она не может и не умеет терпеть, и все равно не отпускает. Дрожь, слабые попытки скрыться от ласк - все это заводит, зажигает пламя в нем самом. Огонь приятен, томителен, но ожидание того стоит. Она начинает свою песню. Песня без слов, но они и не нужны. Кажется, он готов слушать ее бесконечно. Готов возносить до самого пика и медленно отпускать, давая прийти в себя, но лишь с одной целью: чтобы в следующее мгновение снова обжечь поцелуем.

Он всегда удивляется ее силам, ее неистовству. Скромница в жизни, в постели оборачивалась фурией. Его фурией - ненасытной и желанной.

Немного отдохнуть. Ее грудь вздымается - нежная, манящая. Он еще успеет до нее дотронуться. Огонь бушует внутри него, сжатый в тугую плеть, готовый обрушиться за избранницу всем своим неудержимым валом.

Он бросает ее на живот, она сама поднимается на колени. Он касается ее лица, дает ее губам свой палец, который она тут же безжалостно кусает.

"Смотри!" - молча, требует он и заставляет ее наблюдать за отражениями.

Отражение ласкает ее. Сильные ладони, немного шершавые, требовательные, скользят по узкой спине, касаются лопаток. Она стонет, просит продолжать, как кошка прижимается к простыням, разводя ноги, словно падшая женщина. О, да! Этот момент он любит больше всего. Когда она готова, когда стыд в ней крепко засыпает.

Его женщина, целомудренная развратница, прекрасная в своем вожделении.