Мэри Дэвидсон - Бессмертная и недооцененная

— Уверен, — фыркнул Марк.

Я остановилась у двери в спальню Синклера. Скоро взойдет солнце, и даже размышления о событиях этой ночи (не говоря уже о том, что мы реально пережили все это) утомляли меня. Но что теперь? Я призналась Синклеру… призналась себе. Я знала, что он разделяет мои чувства. Мы обручены. Живем вместе. Несомненно, любим друг друга. А разделим ли постель? Или будем ждать первой брачной ночи?

Мое порочное влечение к притягательной сильной сущности Синклера — да, я хотела разделить с ним постель. Хотелось компенсировать прежнее к нему отношение, услышать его гортанный голос в темноте. В своей голове.

С другой стороны, после того, что я с ним сделала, какое право имела надеяться на наши поцелуи и занятия любовью? Если бы я была на его месте, то таила бы обиду, как минимум, год. Вероятно, стоило дать ему время.

С еще другой стороны, он пришел в «Скрежет» специально для … чего? Так или иначе, он опять спас мой зад. Может, это глупо так выражаться, но «у тебя есть время, босс».

Вот блин, неужто я выдохлась. Ладно. Подумаю об этом завтра ночью.

Я развернулась и потащилась по коридору в свою комнату. Одно только, ну хорошо, второе, о чем беспокоилась, — у меня королевская спальня, что в подобном случае кой о чем говорило. После того, как мы поженимся, Синклер, возможно, захочет ее со мной разделить. Это могло быть проблемой — он был так же разборчив в костюмах, как и я в обуви. В моем сердце было место для Синклера, но найдется ли место ему в моей гардеробной?

Когда я открыла свою дверь, у меня отвисла челюсть. Синклер лежал на кровати без рубашки (вообще!), прикрытый одеялом по талию, обложившись кучей пыльных книг. Он поднял глаза:

— А, вот и ты. Готова ложиться?

Я ухватилась за ручку. Э, дверную ручку (игра слов: knob — ручка, вулг. член; поэтому она и уточняет, за что ухватилась).

— Тебе не кажется, что это немного бесцеремонно?

— Нет.

— Я размышляла у твоей двери и решила дать тебе время.

— Как мило. А сейчас, пожалуйста, разденься.

Я фыркнула, разрываясь между злостью, желанием и очевидным счастьем. Кое что по поводу Синклера — смущение ему было не свойственно.

— Хорошо, — сказала я, закрывая дверь, — Но не думай, что так же просто будет каждую ночь.

— Вообще-то, я на это рассчитываю. Ты знаешь, что ты единственная, кто мне когда-либо отказывал?

— Неудивительно, ты такой зануда.

— У Тины было такое же мнение, — произнес он задумчиво. — Но я проигнорировал его.

Я стянула футболку через голову, с трудом вылезла из джинсов, сняла лифчик и трусики. Я отпихнула парочку вонючих книг, не обращая внимания на его недовольную мину, и юркнула под одеяло.

— Носочки Суши (прим. носки с рисунком различных суши)? — спросил он.

— Что у тебя за отношение к японской кухне? Тебе не нравиться моя пижама с суши, не нравятся мои носки с суши…

Он ухмыльнулся:

— Возможно, они портят мне настроение.

— Эй, здесь прохладно.

— Если я тебя согрею, — спросил он, притягивая меня к груди, — ты их снимешь?

— По рукам, — согласилась я, подставляя губы для поцелуя. Его руки обняли меня, двигаясь вверх к груди, и это было очень приятно. Чтобы там ни случилось между нами, это казалось абсолютно правильным.

Я опустила руку вниз и нащупала его член, уже твердый, и удивилась во второй раз — каким образом он стоял у вампиров? А потом я забыла об этих мыслях, когда он сжал мои ягодицы и притянул ближе, настолько близко, что невозможно было бы и тончайшую пленку протиснуть между нами. Он прервал поцелуй и прижался губами к впадинке на моей шее.

О, Элизабет. Элизабет, наконец-то, наконец-то.

Я вздохнула с облегчением. Я снова могу слышать его мысли! Я, несомненно, больше не одержима. Не то чтобы я сильно переживала из-за этого, но я так скучала по близости.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Элизабет, о, моя Элизабет. Его объятия стали крепче, и после долгой паузы он пробормотал, уткнувшись мне в шею:

— И я тебя люблю. Я всегда тебя любил. — Всегда. Всегда.

— Можешь укусить меня, если хо… — И он вонзил свои клыки в меня, настойчиво работая языком у моего горла, а нас обоих бросило в дрожь. Только когда Эрик меня кусает, разве у меня не создается впечатления, что все прекрасно. Только когда Эрик это делает, разве мне не плевать, что я мертвая. На самом-то деле, находиться с Эриком и быть мертвой — абсолютно противоположные вещи.

— О, Бо… о, эт… божественно.

Он перестал пить кровь, чтобы рассмеяться, а я опустилась ниже и начала ласкать его мошонку.