Наталья Мазуркевич - Побег без права пересдачи

Утомленная, я приподняла юбки, чтобы удобнее присесть, тяжело выдохнула, проверяя, как работает усилитель голоса, и начала монолог:

— Эх, жизнь моя — жестянка! Да ну ее в болото! Хочу я возвратиться и прыгать беззаботно! — с чувством продекламировала я под одобрительное Жабкино «Ква!». Вот уж кто был со мной абсолютно согласен. — Жила себе, не тужила, мамок-нянек гоняла, кредиты брала, возвращать не надо было, — начала я описывать беззаботное детство Царевны-Жабки, но угораздило сказать «Да» одному приезжему. А он каков! Даже тортиком не поделился, ирод! И почто я его полюбила? Почто мамок-нянек не слушала?! Говорили умные люди — неча по заграницам шляться, свое болото — лучшее. Не слушала я их, помчалась к иногороднему. А там! — Сколько негодования я вылила в это «там»! — Выиграл милый у белого злобного, по лбу ему стукнул, за волосенки потягал в счет долга. Кто ж знал, что кудесник так обидится?

Зал молчал и слушал. Особенно внимала женская половина населения. Кто-то даже конспектировал! Пойдет в массы печальная история, составленная на коленке за пять минут.

— И как мне быть теперь? Как расколдоваться? — продолжала стенать я. Жабка одобрительно положила мне на плечо свой липкий язык. Заботливая! — Как показать этой болотной, что я — не земноводное?

— Изготовь к царской трапезе хлеб мягкий! — подсказал за кадром голос, призванный имитировать мозг царевны.

— Точно! — прониклась царевна мыслей. — Изготовлю-ка я хлеб мягкий! По сусекам поскребу, пыли нагребу и изготовлю!

И поднялся над сценой столб пыли, и запрыгала я, изображая бурную деятельность, и подсунули готовый каравай из-за кустиков-стенок. С чувством выполненного долга я выбежала из пыльного облака и продемонстрировала свой шедевр. Публика тревожно глянула на меня, на хлеб, на облако и… промолчала. Но я же молчать не могла!

— Испекла! Сама! Старалась! Ночи не спала! Глаз не сомкнула, печь растопила, тесто поставила, — вещала я на фоне сменяющихся декораций.

Теперь, когда с нами был Альтар, мы показывали полноценное кино. Как есть — лучший знак принцессиной руки.

Поставив каравай на стул-стол-кровать, я удалилась в обжитые кусты. Жабка под покровом пыли последовала за мной. Едва мы скрылись, на сцене прояснилось. Ночь стала днем, пыль рассеялась, послышались звонкий смех и петушиный крик. Интересно, кто за музыкальное сопровождение отвечал? Это же прямая пропаганда жестокого обращения с животными. Дети ржут, а петух орет-надрывается! Цензура, ты где? Как могли пропустить такое кощунство!

Словно в ответ на мои мысли мелодия сменилась. Теперь кричал петух, орали дети, ругался низкий мужской голос и обещал этого петуха… Нет, тоже нехорошо! И почему за окном дворца (пусть и его хозяйственных построек) не может вальс играть? Обязательно крестьянам туда-сюда сновать и работать?! Знаю, что обязательно, что натуральное хозяйство, но у нас же постановка! Эх, дядя Обоснуй, ты не всегда приятен и хорош. Еще бы навозом пахнули для полноты картины…

Я едва успела зажать нос, прежде чем со сцены понесло перегноем. Маг в команде — это сила. Хороший маг — зло, но как приятно, что это зло — на твоей стороне!

Заскрипели половицы, снова взметнулась пыль. Баба-яга пришла оценивать знаки Жабки. Взглянула на каравайчик мой выстраданный, цокнула языком, сгребла в ручки загребущие, вес прикинула и унесла, чтобы… разобрать на составляющие в своей лаборатории. По официальной версии, конечно. Не поверила мудрейшая, что хлеб съедобен, вырвала у вестника своего голодного, дождалась, пока уйдет, и сама откусила.

Жабка недовольно квакнула, но кто к ней прислушиваться будет? Она-то вдоволь пирогов наелась на репетициях, а Вите еще ни одного не досталось! И даже запах ей не мешал. Подготовилась кикимора, амулетик от вони на шею повесила.

— Вкусно, — с удивлением проговорила Баба-яга, уничижающе взглянула на вестника и усмехнулась: — Но поскольку хлеб случайно пропал, то и доказательств нет. Да и не верится, что принцессы печь могут. А ради крестьянки… Незачем зря принца тревожить. Пусть себе у Брунгильды сидит-пережидает.

С этими словами Вита стремительно удалилась. Еще немного — и ей вслед полетел бы еще один пирог. Запасной. Не могла сказать, мол, все прекрасно, верю? Сократили бы количество актов. Меньше позориться пришлось! Так нет — играем по сценарию.

И я полезла на сцену. Выползла и плюхнулась на попу. Уставилась в зал и, горько вздохнув, посетовала: