Ольга Романовская: Чужая душа - потёмки

И вот сижу я теперь с пузом на кухне, а Хендрик убеждает, что в Академию таких, как я, даже вольнослушателями не берут. И вообще способностей у меня никаких, знаний тоже — не позорилась бы! А то вишь, взбрела в голову всякая чушь. Да и два мага в семье — перебор, так что мне лучше детей рожать и за хозяйством следить, потому как даже с дипломом колдовать не смогу. Беременным да кормящим и вовсе для жизни опасно, а мамочкам некогда.

— Лучше ребёнку имя придумывай.

Да, я беременная. Расплачиваюсь за жаркие ночи — чтоб Хендрика бесы унесли! Я ведь в свои двадцать лет рожать категорически не собиралась, только у мужа на этот счёт иные планы. Дал мне немного погулять, к супружеской жизни привыкнуть, — и свинью подложил. Я, конечно, тоже хороша, расслабилась, но тут у меня оправдание — под боком леса с травами нет. А в городе такого не купишь, да и замужней не положено. Ну, если очень хочется, можно, конечно, но дорого: мне карманных денег не хватит. Вот в этом-то ведьмам легче — никаких запретов, сама взяла и приготовила.

Словом, рожать мне через четыре месяца, зимой. Расплылась, как корова — что-то потом будет? Но пока ещё сама хожу, неплохо бы в столицу податься, экзамены сдать, пару месяцев отучиться. Или не пару, если рожать в Академии остаться. Ничего с ребёнком не случится, если я засяду грызть гранит науки. Вот бы мужу это объяснить? Упёрся, баран, слушать ничего не желает. Мужчина, что с него возьмёшь?

Матушка, безусловно, тоже назвала дурой: она не одобряла женского учения сверх необходимой нормы, ограничивавшейся двумя «д», одним «м» и одним «г». С «д» всё просто: дом и дети. «М» — это муж. «Г» — грамота. Всеми этими премудростями я овладела, мужем обзавелась, дети тоже намечались… Стоп, не дети, а ребёнок. Если Хендрик рассчитывает круглогодично видеть меня уткой, то хрен ему! Я не нанималась пелёнки стирать и целыми днями на кухне торчать. Да и на какие деньги, дорогой? Или ты от меня что-то скрываешь?

— Хендрик, ты уже по второму разу повторяешь. Новое придумай, а? — я лениво потянулась за новым яблоком. — То, что ума у женщины на дырявый медяк, я уже поняла, только почему-то не поглупела. Может, я и беременная, но в маразм не впала.

— Милая, а как это называется? — скрестив руки на груди, Хендрик в упор глядел на меня.

Красивый, сволочь! Вот скажите, почему у женщин такая слабость к мужчинам? А от моего ещё так пахнет…

Муж знал, от чего я млею, поэтому после серьёзной ссоры тащил в постель. Я брыкалась, шипела, но сдавалась. Может, он и тогда, два года назад, тоже знал? Словом, брал мой муженёк главным мужским оружием. Но это когда аргументы кончались. Сейчас же не тот случай. Хендрик считал себя правым — а это другая песня.

— Что именно? — я простодушно улыбнулась.

— Твоя глупая затея. Я никуда тебя не отпущу — и точка.

Надо же, какие мы грозные! Приказывает, думает, я послушаюсь? Ага, щас! Если я чего-то очень хочу, то я это получу. А я хочу. Для чего, пока сама не поняла, но точно знала, что пригодится. Хотя бы для того, чтобы не быть придатком Хендрика. А так — кто я такая? Прачка, кухарка и развлекалка. Муж ведь со мной ни о чём не разговаривает, как гости придут, велит помалкивать, в лучшем случае, о погоде речь завести. Вот я и решила: хочу быть с ним на равных. Тайком начала по конспектам, книжкам лазать — даром, что ли, «г», то есть грамоту, освоила? Только ни бельмеса не понятно!

— Милый, а я тебя спрашивала? Я тебя перед фактом поставила.

Хендрик остолбенел, уставился на меня, будто рыба — глаза такие же круглые. Я даже испугалась: вдруг воздухом захлебнётся, что я тогда делать буду?

— Агния, ты на солнышке перегрелась? Не больна, часом?

Нет, отмер. Подошёл, потрогал лоб.

— Да нет, только беременна. А солнышка три дня не видно.

Встала, чмокнула его в висок, и пошуровала в печке: я туда кашу томиться поставила, нужно взглянуть. Заодно подумаю, на какой кобыле к благоверному подъехать. Бой предстоит не шуточный: это тебе не лишнее платье купить! Лишнее, разумеется, с точки зрения Хендрика: любой женщине известно, что много платьев не бывает.

— Значит, грибочков объелась, — резюмировал Хендрик и по-хозяйски положил руку на живот. Его собственность… Понять бы ещё, нужна она ему или только так, потому что семья. — Сама подумай: через месяц уже ходить не сможешь.

— А что буду? Ползать? — безропотно позволила мужу завязать пояс выше, хотя мне жутко не нравились платья, кричащие: «Смотрите, я корова!». Что-то не проснулось во мне материнского инстинкта, особой любви к тому, что там, внутри. А оно, к слову, уже пиналось. Вчера так дало, что я в сердцах пообещала вылупить его после родов.