Ольга Романовская - Ведьмины пляски

Видя, что я добровольно раздеваться и ложиться на лавку не собираюсь, в дело вступают солдаты. Один ловко держит, другой стаскивает одежду и заваливает на скамью.

Руки крепко привязывают, теперь я могу только дрыгать ногами.

Тем не менее, мне повезло, толпа мало что увидит. У нас приговорённых раздевали и подвешивали.

Палач задирает подол рубашки, истязание начинается.

Удары будто разъедают кожу. Зад болит и горит нестерпимо. Пытаюсь отвлечься подсчётами, но после второго же удара сбиваюсь и кричу. Палач — знаток своего дела, стегает неожиданно, хлёстко, резко и по разным местам.

Наконец всё закончилось.

Меня развязали и тут же потеряли всяческий интерес.

Подвывая от боли, едва держась на ногах, я кое-как натянула платье. К горящему заду прикасаться боялась: мнилось, будто с него содрали кожу.

Теперь предстояло доковылять до временного пристанища под перекрёстным обстрелом презрительных, торжествующих и просто любопытных взглядов.

Я шла, низко опустив голову, постаравшись максимально закутаться в накидку. По щекам текли слёзы.

Никогда ещё меня так не унижали, никогда ещё так я не любила нашу цивилизацию. Какая романтика Средневековья? Улюлюканье толпы и сальные взгляды мужчин, обсуждающих, какая у меня попка и ляжки, и как хорошо бы это самое со мной во всех позах? Благодарю покорно! Хочу домой, не желаю умереть в Галании, пусть даже от старости.

Захлопнув дверь, с облегчением перевела дух. Слава богу, хозяйка куда-то запропастилась, иначе тут тоже бы хлебнула позора.

Жаль, у Свена заживляющей мази нет, не помешало б смазать. Можно, конечно, купить у знахарки, благо деньги есть, не мои, правда, но для этого нужно снова выйти на улицу. Ни за какие коврижки!

Поохав, намочила тряпицу и приложила к многострадальному месту. И тут же взвыла. Значит, точно до крови. Поглядела на ветошь и убедилась — пара красно-бурых пятен есть.

Поднялась наверх с твёрдым намерением пролежать попой кверху весь день.

Разумеется, Свен не спал. На пороге же наткнулась на его пристальный взгляд.

— Больно?

Признаться, не ожидала подобного вопроса. Свен меня пожалел?!

Вздохнула и кивнула.

— Покажи!

— Издеваетесь?! — тут же обрушила на мага всю накопившуюся злость и обиду. — Тоже зрелища захотелось?

Свен засопел и неуклюже, едва не упав, сел. Его качало, голова упорно клонилась к подушке. Пошарив за спиной слабой, подрагивающей от напряжения, рукой, маг подложил опору под поясницу и с облегчением откинулся на неё. Всё это он делал со страдальческим выражением лица мужчины, который тщательно скрывает собственную слабость. То есть присутствовали и подёргивающиеся, плотно сжатые губы, напряжённые лицевые нервы, замедленность движений.

Злость сразу прошла. Не издевается Свен, действительно переживает, иначе бы лежал и скалился. Ему ведь намного хуже, нежели мне: и рёбра, и рука, и голова, и грудь, и ноги…

— Я не Первосвященник и не его величество, большего сделать не мог. И так врал под присягой, а это грех, Иранэ.

— Спасибо, — покаянно опустив голову, подошла и встала перед кроватью.

А ведь я так Свена и не поблагодарила, думала только о себе и Андреасе. Вот, даже свидания собралась добиваться, пирог вкусный испечь… Свинья ты неблагодарная, Ирка!

— Неженка ты! — вздохнул Свен. — Из-за порки слёзы в три ручья. Малые дети и то не плачут. Показывай давай. Вылечить не вылечу, а совет дам.

Что-то стало привычным задирать перед магом юбки. Волновало только, как бы ни показать больше необходимого.

— Не стесняйся, видел уж всё, — буркнул Свен, когда сжала ноги.

Когда, как?.. Ну да, когда бельё стащил и на фертильность проверил.

Маг с минуту смотрел, потом коснулся рукой, прокомментировав:

— Хороший палач! Пальцы в слюне смочи, протри по первости, а потом припарки из лопуха поделай. До свадьбы заживёт.

Свен потрепал по бедру и со вздохом лёг. Он был всё ещё слаб, не мог долго сидеть.

Жизнь потекла своим чередом. Свен медленно выздоравливал, я, залечив свои немудрёные раны, бегала в тюрьму. Иногда по полдня простаивала над зарешеченными подвальными окошками, надеясь разглядеть знакомое лицо или услышать знакомый голос. В руках сжимала узелок с харчами.

Увы, в свидании мне отказали, даже слушать не стали. Не жена, не сестра, не мать, не невеста, не Папа Римский (образно, разумеется), значит, свободна. Передать посылку? Да, разумеется. В первый раз действительно оставила узелок в караулке, а потом поняла: не досталось Андреасу ничего. Вон, какие лоснящиеся рожи у тюремщиков, мой пирог тоже наверняка схомячили. И больно знакомый платочек на столе лежит. Вот и маялась, мёрзла на улице, привлекая внимание прохожих.