Дылда Доминга: Ангел смерти

Соня стояла, не в силах сдвинуться с места. Конечности словно задеревенели и перестали слушаться. Потом ступор спал, и она бросилась к женщине. Пульса не было. Впрочем, ничего удивительного, застывшие распахнутые прямо в небо глаза, говорили сами за себя. Соня бессильно опустилась рядом на землю, стараясь глядеть куда угодно, но только не на лицо умершей.

— Что случилось? — низкий коренастый мужчина в переднике бежал к ним от кафе.

— Похоже, умерла, — пробормотала Соня.

— Что? Как? — Он уже был рядом и тоже схватил старушку за безвольную руку. — Первую помощь оказывала или так и просидела? — накинулся он на Соню, потом встретился с застывшими глазами покойной и также поспешил отвести взгляд.

— Бабушка? — спросил он сочувственно, сменив тон и кивая в сторону тела.

— Нет, — покачала головой Соня, подымаясь, — просто мимо проходила.

— Оно и к лучшему, — закивал мужичок. — Видела, что случилось?

— Да, осела вниз, — сбивчиво произнесла Соня. — Сердце, наверное.

— Да, — вздохнул он, — они тут молодость вспоминают, и не всегда рассчитывают свои силы…

— Так это не первый раз? — ужаснулась Соня.

— Не первый, — кивнул он. — На прошлой неделе кавалера увезли, прямо в разгар вечеринки, — и усмехнулся. — Бравый был кавалер, девкам проходу не давал: и старым, и молодым. Даже за внучками бегал, — его лицо расцвело в улыбке. Соня невольно улыбнулась ему в ответ, потом их взгляды снова натолкнулись на женщину, и улыбки тут же растаяли.

— Ты иди, чего тебе тут сидеть, — махнул он рукой, — я вызову, кого надо.

— Хорошо, — Соня отряхнула совершенно чистую юбку и, немного помявшись на месте, пошла в сторону метро.

Так дико видеть смерть другого человека, скользнувшую рядом, почти задевшую тебя своим плечом. Мы все живем так, словно будем жить вечно. Мы вроде бы и знаем о смерти, но предпочитаем ее не замечать. Эти глаза, безжизненные руки, опадающие, словно плети — все, что останется от чудесных мгновений? От танцев, улыбок, любви? Все сойдет в прах, покинутое, как заброшенный дом? А незнакомец? Почему он бросил ее? Как мог сбежать? Испугался. Конечно, испугался: объяснений и расспросов, неизбежно последовавших бы от прибывших служб. Не хотел распространяться об их таких нелепых отношениях либо вообще скрывался от закона?

Соня вздохнула, прислонившись лбом к холодному стеклу дверей вагона. Сегодня ей было все равно, что о ней подумают остальные пассажиры. Пусть сочтут пьяной, ненормальной — их дело, сегодня ее это не волновало.

Но незнакомец там, в парке, она ведь видела, как его пальцы обхватили сердце или нет? Филипп — так его назвала женщина, страшный Филипп. О нет, он был красив внешне, но от всей этой истории мурашки бежали по коже. Сейчас он едет где-нибудь в своем идеальном костюме, а на губах играет идеальная улыбка, словно ничего не случилось этим вечером — почему-то именно эта картинка ярко вырисовывалась в голове Сони.

— Арсенальная, — прозвучало из динамика, и Соня с радостью приветствовала раскрывшиеся двери и прохладный воздух станции. В этот вечер удушье метро и замкнутое пространство давили на нее, вынуждая рваться на поверхность.

Расскажет ли она кому-нибудь о случившемся? И Соня понимала, что нет. Будто с нее взяли обет молчания, будто о таком рассказывать не принято, словно она увидела что-то постыдное. Тишина казалась единственно правильной. Тишина и забвение. Забыть, выбросить из головы все произошедшее, стереть из памяти костюм, его руки, лицо, имя. Ничего не случилось, просто еще один вечер в парке. Люди умирают, это нормально. Особенно для стариков. Просто приходит время.

Четвертая больница оказалась такой же, как и все другие, которые в своей жизни видела Соня. Длинные коридоры, ворчащие технички со страшными ведрами с загадочными надписями красной краской «кор1», «кор2», «опер». Двери с номерами палат и табличками кабинетов. И шаркающие по коридору больные в спортивных штанах, с выдувшимися коленями и обязательными лампасами, женщины в махровых халатах, пытающиеся спрятаться в них от окружающей реальности. И, конечно же, кровати на колесиках, чтоб можно было прокатиться, лавируя между «кор2» и «опер». А еще запах: аптеки, детского сада, навеянного скрывающейся в недрах коридора столовой, и болезней.

— Ой, да не надо было беспокоиться, — причитала тетя Ира, разбирая передачу, которую для нее соорудила Сонина мама. — У меня тут и так все есть.