Стэйси Кейд - Призрак и гот

— Я умер? — прохрипел я.

Она фыркнула.

— Едва ли. Не в этот раз.

В этот момент Джуни, кажется, заметила, что я перестал задыхаться и биться на кровати.

Злобняк начал собирать свои разодранные дымные сгустки воедино.

— Ох, да боже ж ты мой! — Алона протянула руку над подлокотником каталки Лили и принялась толкать дощечку на ее коленях. Я не видел, какие буквы она выбирала, но Джуни в своем ненормальном, шизанутом состоянии называла их вслух.

— П-Р-Е-К-Р-А-Т-И. Н-Е-П-Р-О-С-Т-И-Т-Е-Л-Ь-Н-О.

И как последний аккорд, Алона опустила свою руку в руку Лили и, сдвинув ее, коснулась лежащей на доске ладони Джуни. У меня перехватило дыхание. Алона что-то говорила мне об этом раньше, но я и представить себе не мог…

Переведя взгляд с руки Лили на ее каменное пустое лицо, Джуни расплакалась.

Алона с трудом вынула свою руку из руки Лили, выглядя такой же растерянной, каким я себя ощущал. А потом улыбнулась мне.

— Говорила же, что нужна тебе.

— Да, — мой голос дрогнул. — Это означает, что ты вернулась навсегда? Мне бы не помешало руководство духа-проводника.

Она, нахмурившись, прикусила губу.

— Я не знаю. Я даже не понимаю, как я… — Ее глаза расширились и свечение, такое яркое, что мне пришлось прищуриться, окутало все ее тело. Она протянула ко мне руку.

— Алона! — Обволакивающий ее свет стал невыносимо ярким, а затем со слышимым хлопком исчез, забрав Алону с собой.

Ворвавшиеся в палату через несколько минут вахтер с охранником застали Джуни, рыдающую на полу и держащую за руку Лили, и меня, все еще привязанного к кровати, с застилающими глаза слезами. Я не плакал, нет. Просто глаза резал свет. Или что-то в них попало. Да, наверное дело в этом.

С тех пор, как я в последний раз видел Алону Дэа, прошло двадцать шесть дней. За это время мама окончательно избавилась от доктора Миллера, и ни один из нас не спешил его кем-то заменить. Я работал с записями Алоны и держал призраков… духов… на расстоянии, помогая им насколько мог. Я послал брату Сары орден с поддельным письмом из больницы, в котором объяснил, что тот был найден при обычной реорганизации на складе. И я горжусь тем, что деда Брюстера на самом деле забрал золотистый свет вскоре после того, как я отправил анонимные письма его сыну и внуку.

Помимо этого я сдал выпускные экзамены и, по настоянию мамы, запоздало разослал документы на поступление в несколько университетов. Мама достаточно быстро пришла в себя после моего признания о том, что я вижу мертвых, и как истинный родитель заявила, что раз мне больше нечего скрывать, то не нужно и город покидать, а следовательно, я могу учиться в университете, как с самого начала и планировалось. И в чем-то она была права.

Тридцатого мая мы вдвоем с мамой отпраздновали мое восемнадцатилетие. Она начала привыкать к мысли о том, что я вижу мертвых, но тем сложнее ей было принять то, что совершил отец вместо того, чтобы сказать ей правду. Но она работала над собой.

У Джуни все более-менее нормально. Пытаясь объяснить устроенный в больнице беспорядок, не впутывая в это меня, она неумышленно разоблачила себя, проявив при этом эмоциональную нестабильность. А может быть она сделала это умышленно. Я видел, что она почувствовала облегчение, и понимал ее как никто другой. Когда ее выписали из больницы после разных психологических тестов, консультаций и заключений, родители отказались принять ее в своем доме. В итоге ей пришлось жить в групповом доме для трудных подростков. Она не расстраивается. Я навещаю ее раз в две недели. Ее психотерапевт Джоан Стаффорд регулярно звонит ей, и Джуни говорит, что их разговоры ей помогают. Джуни пропустила в школе слишком много уроков, чтобы выпуститься с нашим классом, но ей выдадут диплом после летних занятий. Как только ей в августе исполнится восемнадцать, она переедет в Нью-Йорк к своей сестре Элис, у которой, как оказалось, были свои причины на то, чтобы уехать учиться в Уэллсли.

Выпускной день, 1 июня, выдался ясным и каким-то удушливо жарким для начала лета. Сцену установили посреди футбольного поля, вынудив меня впервые за все четыре года добровольно ступить на его территорию. Когда директор Брюстер назвал имя Алоны и ее мама поднялась взять диплом от ее имени, я, не удержавшись, огляделся. Никаких признаков присутствия Алоны, даже когда Брюстер показал эскиз мемориальной доски с ее именем, которую прикрепят к новой скамье в Круге. Это был наш подарок школе, предложенный анонимно от вашего покорного слуги и приобретенный за счет пожертвований, неустанно собираемых Мисти Эванс. Алона хотела, чтобы ее запомнили в привычном образе, и теперь так оно и будет.