Алисон Ноэль - Зачарованные

Следующий его вопрос обращен к Дженнике:

— Ведь Дайре только что исполнилось шестнадцать лет?

Она кивает и принимается грызть ноготь, накрашенный лиловым лаком.

— Извините меня, но, пожалуйста, ответьте, были ли в вашем роду случаи психических заболеваний?

Дженника каменеет и с трудом выдавливает:

— Нет! По крайней мере, я ничего не знаю…

Взгляд у нее становится отсутствующим — верные признаки того, что мама лжет. Она явно что-то скрывает. Понятия не имею, в чем тут дело, но чувствую, как во мне просыпается любопытство.

Дженника была единственным ребенком в семье. Она поняла, что беременна мной, уже после того, как мой отец погиб. В итоге вместо колледжа мама очутилась в роддоме. Ее родителям понадобилось время, чтобы привыкнуть к новому раскладу, но они повели себя достойно. Помогли ей получить диплом, присматривали за мной, когда она посещала вечерние курсы косметологов. Мама как раз нашла свою первую работу гримера, когда маленький самолет, на котором ее родители летели в долину Напа на отдых, потерпел крушение.

Дженника продала дом, и мы с ней отправились в путь, перебираясь с одних съемок на другие. В перерывах мы останавливались в дешевых съемных квартирах или у друзей. Когда я подросла, она записала меня в школу удаленного обучения по Интернету, лишь бы нигде не останавливаться и не привязываться к чему-то, что можно потерять и о чем можно сожалеть.

Дженника любит повторять, что все непостоянно. И утверждает, что люди пытаются избежать любых перемен лишь для того, чтобы в конечном счете убедиться, настолько это нереально. С ее точки зрения, лучше принять перемены за образ жизни и никогда не оглядываться.

Я — единственная долгосрочная привязанность, которую она себе позволила. Сколько себя помню, наша семья состояла из Дженники, меня и круговорота разных людей, которые появлялись и исчезали на горизонте. Правда, у меня есть бабушка — мать моего отца. Но Дженника отказывается говорить о ней. Судя по всему, моя бабка пропала после гибели своего единственного сына. В прямом смысле как сквозь землю провалилась. Ну, а поскольку с ней нельзя было связаться, то она не знает о моем существовании.

Эти размышления возвращают меня к нынешней ситуации. Хотя что толку? И вообще, кто из моих предков мог свихнуться? Про Дженнику тоже можно иногда сказать «совсем спятила», но это — нормальное житейское выражение, а не медицинский термин. Она отчаянно стремится защитить меня, но, похоже, начинает сомневаться в том, что ей удастся меня спасти.

Доктор Зиати спокоен, будто ему каждый день приходится сообщать подобные эпохальные новости:

— Вашей дочери необходима неотложная помощь. Если проблему запустить, все станет еще хуже. Сейчас мы стабилизировали ее состояние, но, к сожалению, ненадолго. Вам надо вернуться в Штаты и без промедления показать ее врачу, предпочтительно психиатру. За последние годы качество медикаментов весьма улучшилось. Сейчас люди с таким состоянием, как у Дайры, могут жить нормальной полноценной жизнью. При правильном лечении и регулярных осмотрах у нее все будет в порядке.

Дженника кивает с несчастным видом.

А доктор достает из сумки заранее приготовленный шприц и быстро делает мне укол. Чувствую, как тело мое тяжелеет, язык немеет. Последнее, что я слышу, это инструкции, которые он дает Дженнике:

— Вы успеете собраться и подготовиться к отъезду. После того как она проснется, каждые четыре часа давайте ей одну из этих таблеток. Но вам нужно будет обязательно обратиться к специалисту. Боюсь, что иначе ее галлюцинации только усилятся.

Это случилось во время полета. Когда мы были над Атлантикой, Дженника, вымотанная до предела, отключилась и пропустила время приема очередной таблетки. Разбудила ее разъяренная стюардесса. По ее словам, я истерически вопила, визжала и намеревалась прорваться к аварийному выходу посреди салона. Потребовалось пять человек команды и помощь трех пассажиров, прежде чем они скрутили меня, запихали в кресло и связали пластиковыми фиксаторами, которые обычно используют для мусорных мешков.

Я-то ничего не помнила, но мне рассказали, что из-за моего буйства пилоты обратились к диспетчерам. В результате нас едва не отправили на вынужденную посадку в Гренландию.

По прилете меня с Дженникой встретила целая группа крайне раздраженных представителей администрации компании. Они отвели нас в комнату без окон, где я лежала на столе в оцепенении от принятых лекарств, а Дженника, вся в слезах, пыталась объяснить им ситуацию. Затем на нас наложили приличный штраф, а мне запретили появляться на борту самолета в ближайшие несколько лет. Впрочем, мы легко отделались.