Алиса Клевер: Журавль в небе

— Я хочу знать все, — проговорил он, продолжая пытку. Он обнял меня, прижимая к себе крепче, и просунул руку мне между ног, накрыв ладонью мою промежность, прикоснулся к клитору дразнящим движением, но тут же отпустил. — Что ты чувствуешь сейчас? Все еще хочешь быть со мной? Я буду трахать тебя, пока ты не потеряешь способность ходить.

— Тогда тебе придется носить меня на руках.

— Как ты могла скрыть от меня, что у тебя есть мужчина?

— Так ты не собирался меня бить? — спросила я в ответ. Этот бешеный ритм, его животная страсть опьяняли, и мое тело полностью включилось в танец инстинктов, отвечая на удары встречным движением бедер. И как глубоко его член ни входил в меня, мое тело стремилось впустить его еще глубже.

— Может быть, еще соберусь, — пригрозил он, целуя меня в шею. — Ты теперь моя, сделаю с тобой все, что захочу. Птица моя, красивая и безрассудная. Ты не ушла, когда могла уйти, а теперь уже я не отпущу тебя. Скажи мне, что ты моя.

— Я — своя, я ничья, — прошептала я, откидываясь назад и глубоко дыша. Ощущение этой наполненности, этой распирающей непустоты наполняло меня восторгом. Руки Андре сжали мои бедра сильнее, он нанес еще один мощный удар, от которого я даже не подумала уклониться.

— Сейчас ты моя, — прошептал он, запуская руку между моих широко расставленных ног. Он ласкал мой клитор, совмещая удары тела с кружением своих нежных пальцев, целовал меня в шею, шептал что-то, то ли нежные слова, то ли угрозы, то ли обещания. Я задрожала, чувствуя, что конец этой скачки близок, и уже жалея об этой скоротечности. Я не хотела, чтобы это кончалось, не хотела кончать так быстро. Еще немножечко, пожалуйста. Кто-то, кажется, прошел мимо нашей кладовки, но ни один из нас уже не обратил на шаги никакого внимания. Я застонала и попыталась увернуться от безжалостных движений его рук, но он только рассмеялся. Андре поднес пальцы другой руки к моим губам, и я жадно приняла их туда, желая быть заполненной со всех сторон. Его руки, его пальцы, его тело двигались синхронно, лишая меня способности мыслить, возможности говорить. Я сосала его пальцы, удерживаясь на краю из последних сил, но Андре не облегчал мне задачу, шепча на ухо непристойности, говоря о том, какая сладкая у меня задница, как ему нравится насаживать ее на свой член. Когда оргазм накрыл меня, только его рука удержала меня от падения, его рука на моей промежности. Я отпустила стеллаж, губы раскрылись в невольном стоне. Андре обнял меня, прижал к себе и замер. Он кончил вместе со мной, словно это было так просто, совершенно в его воле, словно он только и ждал меня. Мои мышцы сжимались и разжимались, рассылая сладкие импульсы по всему телу, а Андре держал меня, умоляя не шевелиться. Он хотел почувствовать каждую волну, каждый прилив, каждое сокращение моего тела.

— Умница, — прошептал он, когда все закончилось. Он позволил мне развернуться и обнял, плотно прижав к себе. Я уткнулась носом в его грудь, тихонько целуя и вдыхая ее тонкий запах. Я почти плакала от наслаждения, держась руками за его шею, ноги у меня дрожали.

— Ты так вкусно пахнешь, — я провела губами по поросли темных волос на его груди. — Что это за туалетная вода?

— Вот не скажу тебе, и ты будешь вынуждена ходить за мной повсюду следом, — рассмеялся он. — Токсикоманка.

— И нимфоманка, не забудь.

— И нимфоманка, — кивнул он. — Сейчас ты оденешься и пойдешь в номер, оттраханная мною принцесса.

— Ваша светлость, мессир? — я склонила голову в церемонном поклоне.

— И порвешь со своим парнем, — добавил он.

“Где ты была? Мы сходили с ума! Ты купила мазь?” Меня забросали вопросами, как пакетиками с краской на веселых, глупых фестивалях, и я стояла, хлопая глазами. Я забыла придумать ответы на эти вопросы, забыла о двух людях, которые ждут от меня кто любви, а кто мази от синяков. Почему у моей матери такие синяки, в самом деле? И что мне сказать Сереже? Господи, я должна что-то сказать Сереже.

— Что случилось? — он почувствовал, что что-то не так, первым. Это меня не удивило. Я, должно быть, выглядела просто ужасно, растерянно переводя взгляд с Сережи на маму и обратно, испытывая полнейшую неспособность выдавить хоть слово.

— Я так понимаю, никакой мази! — мама взмахнула руками и раздраженно пошла к импровизированной мини-кухне, чтобы налить себе воды. Это раздражение — в нем я чувствовала себя, как рыба в воде, знала, как управляться с этим и уцепилась за него, как за спасательный круг.