Алиса Клевер: Убийственная красота. Запретный плод

Конечно, Гильермо совсем не говорил по-русски, и в первые минуты я испытала нечто вроде языкового барьера, ибо до сих пор мне здесь не приходилось обсуждать на французском ничего серьезнее стоимости проезда в автобусе или качества колбасы. А Гильермо болтал без умолку, заваливая меня идиомами и непереводимыми оборотами с той самой минуты, как я появилась на бульваре.

Так или иначе, я вела себя отчужденно и враждебно. Это, должно быть, сильно удивляло Гильермо, ибо он был абсолютно уверен, что я нахожусь тут по собственной воле и, так сказать, с полным энтузиазмом. На деле же я была взвинчена до предела, проклинала Андре и свою собственную мягкотелость, не позволяющую позвонить матери, рассказать ей всю историю, а затем сесть в самолет до Москвы. О, как бы все упростилось, если бы между мною и Андре образовалась пропасть в две тысячи четыреста восемьдесят семь километров! Плюс километров двадцать-тридцать от аэропорта до Бибирева – спасительной гавани свихнувшейся девицы.

На бульваре было шумно и тесно, дорога забита машинами, тротуара не хватало на всех желающих, а еще велосипедисты, предпочитающие не лезть на скоростную магистраль, то и дело норовили врезаться в ни в чем не повинных людей. Я торчала здесь, как кость в горле, не замечая ни людей, ни велосипедистов, ни Гильермо, который вопреки всем надеждам явился как штык, подскочив ко мне, стоило только появиться на бульваре.

– Мадемуазель Даша́, – с ударением на последний слог обратился ко мне Гильермо, увлекая за собой в сторону, прочь от шумной улицы. – Это совершенно удивительный опыт, вы не пожалеете, уверен, это станет переживанием всей вашей жизни.

– Вовсе не убеждена, – буркнула я, совершенно шокированная как самим заявлением, так и тем, с какой уверенностью это было сказано, словно речь шла о посещении театра, а не о гнусном разврате. Гильермо добродушно улыбался, и его подвижное смуглое лицо излучало безопасность и доброжелательность. Я попыталась представить это лицо в момент, когда он приступит к воплощению в жизнь сего, м-м-м, незабываемого опыта. Неужели тут, в Париже, это является совершенно нормальным делом? Групповой секс? Нет уж, спасибо. И где, интересно, носит Андре? Надеюсь, он не собирается перезвонить и, как в глупом анекдоте, сообщить, чтобы мы начинали без него?

– Такая возможность, такая возможность! – восклицал Гильермо, вцепившись в мою ладонь. – Нас будут снимать на видео! Разве не здорово, будет профессиональная бригада! Я надеялся, конечно, но не знал наверняка. В последний момент все могло измениться. Кто-то мог отказаться.

– Например, я, – процедила я сквозь зубы, краснея от мысли, что Андре дал согласие – от моего имени в том числе – на что-то жуткое, да еще и под камерами профессиональной съемочной группы.

– Почему вы? – опешил Гильермо, даже приостановившись на мгновение. – Нет-нет, не огорчайте меня.

– Знаете что, вы уж извините, но если бы я захотела стать актрисой, то скорее уж послушалась бы маму, участвуя в различных передачах и кастингах. А быть актрисой в таком мероприятии – последнее, что пришло бы мне в голову. – Я старательно подбирала французские слова, пытаясь передать сарказм и возмущение, переполняющие меня.

О, да! Андре говорил, что ваша мать – великая актриса, русская Сара Бернар. Я не имел чести видеть ее работ…

– Учитывая ваши предпочтения в кинематографе, это неудивительно, – фыркнула я.

Между тем мы подошли к не слишком высокому зданию, занимающему весь угол квартала. Явный новодел. Зданию было не больше десяти лет, и его окна поблескивали зеркальным отсветом, характерным для стекол нового поколения.

У меня разнообразные вкусы, – возразил Гильермо. – Впрочем, я почти ничего не видел из русского кино. Разве что Андре заставил меня посмотреть какой-то длинный фильм вашего гениального Тараковского…

– Тарковского, – поправила его я.

– Да-да, Тарковского. Это было так странно, люди бесконечно ходили по каким-то помойкам. Впрочем, не могу не признать, что была в этом какая-то своеобразная атмосфера. Я не люблю смотреть фильмы с титрами, но голосового перевода на французский не было.

– Вы так давно знакомы с Андре? – спросила я, невольно оттягивая момент, когда мы зайдем в здание, казавшееся обычным пристанищем офисных «пиджаков» с их вечными мобильными телефонами в обеих руках.

– Мы учились вместе. То есть не совсем вместе – я не медик, знаете ли. Всегда боялся крови, никогда не мог понять, как можно взять и разрезать ножиком живого человека. Я заканчивал другой факультет, но того же университета.