Этьен Экзольт - Сердца наши золотые, инкрустированные бриллиантами

Между мной и прежним моим сожителем была тишина. С тех пор, как мы перестали делить женщину, нам нечего было сказать друг другу.

Остановившись перед подъездом обкусанного взрывами кирпичного дома, он подмигнул мне и выбрался из машины, не подняв перед тем стекла и только вытащив ключ зажигания. Достав из-под днища автомобиля пустую пластиковую канистру, в синеватом чреве хранившую поблескивающую мутную жидкость, он открыл крошечный люк, вытянул из крана на боку цистерны серебристую гофрированную трубку, заткнул ею мятую горловину канистры, повернул кран. Мутная жидкость потекла с истомленным шумом, уставшая от него, привыкшая к нему, превратившая его в досадную привычку. Зеленовато-коричневая, покачивающая канистру, бьющаяся о ее стенки в надежде растворить их, она торопливо заполняла грязную пустоту, привлекая мой взор, отнимая у мира его терпеливый блеск, становясь приманкой для тоскливых мечтаний. В мутной ее песчаной массе плавали, распадаясь, разваливаясь, разрушаясь, комки неясной слипшейся материи, темные полосы, подобные обрывкам водорослей, выведенных для изгнания с пляжей купальщиков, белесые куски, схожие с обрывками змеиной кожи и все это кружилось, металось, волновалось, поднимаясь и увлекая. Наполненная, канистра была отставлена в сторону и за ней последовала другая. Отступив на шаг от машины, мой приятель достал из кармана красных брюк пачку сигарет «Королева-Кошка» и закурил от красной пластиковой зажигалки, исподлобья посматривая в мою сторону. Вторая канистра наполнилась быстрее, чем предшествовавшая ей, он едва успел сделать несколько затяжек. Отбросив прочь сигарету, ударившуюся о перистый лист дерева и упавшую к муравейнику возле его корней, он кивнул мне на одну из канистр, сам ухватился за черную ручку другой, опасно изогнувшуюся под одинокой тяжестью и направился к двери в подъезд.

Вес превосходил обычно позволяемый мне, чрезмерное напряжение отозвалось болью в правой ноге и могло стать причиной иных страданий, но отступать было уже поздно, я не смог бы раскрыть собственную слабость перед мужчиной, с чьим семенем в женском лоне смешивалось некогда мое собственное. Во мне хватало смелости признавать свои непреклонные недостатки и хитроумные ошибки, иногда я предпочитал создать видимость слабости, граничащей с очаровательной немощью, признаваясь девушкам в импотенции, от который был далек, позволяя им почувствовать себя в безопасности. Но этот мужчина помнил меня обнаженным, гниющим от экстаза, видел мой член, блестящий от женской смазки и его семени, мы были ближе, чем любовники или заговорщики, больше, чем братья, ибо нами было разделено нечто, находящееся вне наших представлений, нам удалось преодолеть границы чужого естества, сломить сопротивление собственного самовластия, совершив тем самым деяние, неспособное скрыться за оправданиями, представляющееся достойным смертной казни каждому, кто когда-либо признавался в особых чувствах к другому человеку. И было то совершено нами не в угоду некоему извращенному желанию и не для наличия в списке поступков еще одного бессмысленного переживания, но согласно громогласному сговору, когда поняли мы, что сил кого-либо из нас отдельно взятого будет недостаточно, чтобы склонить девушку к выбору. Только вдвоем смогли мы убедить ее, каждый из нас в одиночестве оказывался беспомощным во время скоротечных свиданий, все вместе мы ликовали за совместным просмотром сверкающих стальными гранями кинофильмов, только совместная наша сила смогла преодолеть все женские защитные сооружения, так атомный взрыв без усилий сметает укрепления, рассчитанные на обычную бомбардировку.

Поднимаясь за ним по узкой лестнице, задевая канистрой светло-синюю стену, я посматривал на его ягодицы, вспоминая как поднимались и опускались они, гладкие и безволосые в то время, как губы девушки ласкали мой член. С каждой ступенью дыхание лишалось для меня обычной своей привлекательности и становилось все менее приятным. Воздух наполнялся горькой влагой, как будто жидкость, просачиваясь сквозь пластик, заполняла все вокруг своим мягким ароматом, зловонным, намекающим на хранящуюся под ней манящую свежесть. Удобренная тысячами утопленников, она должна была быть нестерпимо плодородна, служа местом зарождения самых удивительных чудовищ, подобно озеру русалок, устроенному недалеко от сего города. Недоумевая, из какого далекого моря, высыхающего или с порочной жадностью вбирающего в себя испражнения заводов была доставлена она, я бросал на нее быстрые взгляды, опасаясь, что блеск на ребристых гранях канистры остановит меня, я видел в ней подвижные живые тени, тонких плодородных рыб, способных пробраться в анус, доставив немало удовольствия, а затем скрыться в глубине тела, истончившись и спрятавших в артериях и венах, благородных пиявок, всегда оставляющих крови ровно столько, сколько хватало жертве для благополучного достижения госпиталя, но выпускающих в нее паразитов, по ночам вовлекающих несчастных в слезливые мечтания о гнилистых болотах, крошечных рачков, первый после укуса которых ребенок родится у женщины гермафродитом.