Остановившись на перекрестке, проведя рукой в поисках благословения по золотистой груди уличного идола и царапающим пальцы соскам, улыбнувшись ее черным длинным вибриссам и ушам с высокими кисточками, ожидая зеленый сигнал светофора с терпением профессионального мученика, я сперва не принял ворчливый, проникновенно-злобный рев автомобильного сигнала на свой счет и только когда он повторился, а затем прозвучал и в третий раз, посмотрел налево, на стоявший возле меня пикап, придавленный к дороге мятой белой цистерной со сладострастно извивавшейся на ней светловолосой, нагой и пышнотелой русалкой.
За рулем старого, горделиво изгибающего ржавый капот, престарело трясущегося даже на холостых оборотах автомобиля, сидел мой давний знакомый, единственный, с кем мне довелось делить женщину. Ухмыльнувшись, я сошел с тротуара, прикоснулся к горячей стальной ручке и низверг себя в раскаленную тайну салона, где тихо гудела раздраженная музыка, бренчала приборная панель, подпрыгивали на ней мелкие монеты, покачивался обвисший на бесполезном зеркале лобового стекла медальон, притягивающий духов, окружающих машину, становящихся щитом перед возможными неприятностями и погибающими первыми в любом случайном происшествии. Старый мой приятель, улыбаясь, посмеиваясь, покачиваясь, подергивая лежащей на влажном блеске руля левой рукой, протягивал мне другую для рукопожатия, зная, как неприятно мне это действо и что всеми силами стараюсь я избегать его, тем самым добродушно смеясь надо мной, как любил делать то с ним и я сам. Высоко выбритые на висках волосы его стали еще более яркими с тех пор, как я видел его в последний раз, рыжий их цвет словно обретал все большую силу с каждым днем, отнимая ее у всего остального организма. Кожа его становилась все бледнее, несмотря на яркое солнце, короткие рукава и проводимые на пляже дни, руки обретали все большую тонкость у того, кто когда-то мог с легкостью поднять своего пустынного мастифа, уже несколько лет он старательно избегал соития и все это я относил к последствиям некоторых его пристрастий, некогда разделяемых и мной, но исчезнувших, стоило мне встретить обитающую теперь в моей квартире девушку.
– Куда ты идешь? – скользкая от пота рука вытерла его о мою ладонь. Пылающая серая кожа сиденья обожгла мою спину, взгляду же пришлось несколько мгновений привыкать к необычной перспективе улицы, ибо слишком редко оказывался я в автомобиле и не мог спокойно принимать столь низкое положение.
Не раскрывая истинных своих намерений и планов, я пожал плечами, опасаясь, что он может пожелать присоединиться ко мне.
– На Янтарную улицу. – даже если и решился бы он доставить меня к тому названию, я немногое бы потерял.
Довольно кивнув, он положил и вторую руку на руль, от чего двигатель машины взревел оскорбленным вожаком стаи, обнаружившим неверность своих самок, и она затряслась чуть сильнее.
– Могу подбросить. – автомобиль резко сорвался с места, как только светофор позволил то, стеснительно накренился на повороте. Чувствуя за собой певучую тяжесть цистерны, внимая гулким переливам жидкости в ней, я испугался, что мы перевернемся, если друг мой, всегда отличавшийся стремлением к растекающемуся риску, еще немного увеличит скорость.
– Если ты поможешь мне. – редко звучавшие его просьбы всегда приводили к самым непредсказуемым последствиям.
Уточнив, сколько времени на это понадобится, взглянув на часы, как будто нуждался в том для соотнесения своих потребностей, я позволил ему увлечь меня и мы совершили вояж по улицам жизнерадостного города, ликующего от собственного непредумышленного величия. Оказавшись в сладостных тисках дорожного затора, я расслабился, вывесил руку из окна, поглаживая царапающий пальцы горячий металл и наслаждаясь необычными для меня впечатлениями. Без подобных явлений город не был бы привлекателен для меня, в нем недостаточно было бы обворожительных страданий, слишком спокойным был бы он и слишком бесстрастным. Моргая, я задерживал темноту глаз чуть дольше, чем было то необходимо, останавливал дыхание, вбирая недовольные крики, неровный гул двигателей, слоящуюся музыку, создавая из всего того уютный хаос впечатлений, необходимых мне больше, чем скороспелый поцелуй. В этой солнечной неподвижности расцветали невероятные, экзотические плоды, только здесь и способные налиться соком. От машины к машине тянулись остролистые лозы осторожного презрения и взаимной завистливой ненависти. Те, кто страдал в старых автомобилях завидовали владельцам новых, обладатели дешевых проклинали улыбчивых хозяев роскошных экземпляров, те же, в свою очередь, сетуя на приторное одиночество, не сводили глаз со скучающих женщин, сидевших в подернутых рваными пятнами машинах, рассеянно ласкавших своих мужчин, надеясь уменьшить их нервозное напряжение. Обвиваясь вокруг осей и колес, вбирая плодородное тепло двигателей, умащаемые каплями маслами, капающими из прохудившихся трубок, в достатке находя здесь и протекающей влаги, извилистые невидимые плети вытягивали свои шипы, распускали многоярусные, непочтительно благоухающие цветы, каждый слой лепестков чьих собственные имел цвет и предназначение.
Читать дальше