Фёдор Титарчук - Я дарую Вам презренье. История безымянного человека

Евгений был химиком. Тем самым химиком, что вночи корпят над своими реактивами, не понимают, почему над ними потешаются окружающие, и сводящие все естество бытия к цепи химико-физических реакций.

Жека носил эспаньолку, почему-то называя её испанкой. Аргумент, сводящийся к тому, что испанка – это название болезни, а его бородка – это запущенная небритость, не особо его убеждал. Жека был худощав, чуть выше среднего ростом, и полноту картины безумного профессора, наряду с заляпанным реактивами халатом и всклокоченными периодами волосами, довершали очки в тонкой оправе.

– Вот гляжу я на тебя, Жека, и почему-то мне хочется тебя обидеть, – опрокинул вовнутрь грамм сто пятьдесят Он. – Может дело в очках? – сто пятьдесят было явно много, и Он это сразу же понял, невзирая на аромат отдушек и горечь лимонной кислоты, добавленной в изобилии. – Знаешь, говорят, очкариков приятней бить. Статистика, понимаешь ли.

– Ну вот! – вновь возмутился Жека. – Я для него, понимаешь, кремы делаю, похмеляю по утрам, а он все норовит меня побить. А если я Тебя?!

– Это можно всегда утроить, – согласился Он. – Только напоить потребуется заранее. И побольше, потому что Я сейчас тебе буду строить кривую своей агрессивности в зависимости от количества употреблённого алкоголя.

– Ты ещё забыл добавить в единицу времени, – поправил его Жека.

– Нет, единица времени, это уже третья переменная, зависимость получится сложной, а у Меня сейчас и так мозги не совсем в порядке.

– Тогда я Тебе предлагаю чай, – чайник явно был поставлен заранее и ввиду воспитанности Евгения, он не мог не предложить чай, когда собирался пить его сам.

– Давай, только с сахаром, – кивнул Он. – Уж будьте так любезны, благородный сер! – Он ещё раз обвел взором помещение.

«Квадратов с двадцать! Не менее.» – констатировал Он. И все это было заставлено столами, непонятными агрегатами, устройствами для смешивания, взвешивания и взбивания. Вон на том столе Жека как-то при нем же делал крема для своих сотрудниц. Сотрудниц было в лаборатории человек с десяток. Не менее. И все они тайком посмеивались над Жекой. Жеку это в какой-то мере угнетало, но до тех пор, пока он не углублялся в свои алхимические опыты – тогда его было вынуть из них практически невозможно, и реальность теряла для него всякий смысл.

– А где это твой курятник? – удивился тишине Он.

– Я их, таво… – коварно поглядел на Него Жека. – На зиму в банки закотал.

– А! – кивнул понимающе Он. – Тоже дело нужное…

– Курят они, – пояснил наконец Жека, разливая кипяток. – Они же все скопом все делают. И курят тоже. Курятник, словом.

Тут не согласиться было сложно. Курятник он и есть курятник. Особенно когда с десяток барышень, ведущих преимущественно сидячий образ жизни и потому начавшие обрастать телесами, ходят как одна в белых халатах, а порой даже в шапочках. Видя их сидящих в ряд и о чем-то меж собой кудахтающих, аналогия напрашивалась однозначная.

– Угощайся, – протянул Евгений Ему чашку. —Я тут Тебе ещё кое что добавил, Ты не удивляйся вкусу. Выводит токсины из организма. Немного побегаешь, конечно, но в остальном, к обеду будешь живее всех живых.

– Спасибо. – принял чашку из рук химика Он.

Взор Его устремился тут же в окно. Жекина лаборатория местилась на втором этаже недавно выстроенного здания и своими окнами выходила в тыл административного здания, туда, где по негласной традиции собиралась все курильщики и где происходил обмен всеми последними сплетнями.

– А вон и твои, – указал в сторону группы белых халатов Он. – Прямо в халатах курят!

– Эти могут! – согласился Евгений, уже сновавшись средь своих агрегатов да реактивов. Он начинал погружаться в свой мир и если его резко оттуда не выдернуть, то можно считать, что разговор уже завершился.

– Смотри, а вон и меня перетирают! – указал куда-то Он. Евгений встрепенулся, поднял свой отсутствующий взор и переспросил:

– Тебя? Зачем?

– Затем! – указал Он на красноту щеки и четыре достаточно глубокие царапины на ней.

– А, это! А кто?

В курилке царило оживление. Это можно было утверждать с высочайшей степенью достоверности. Рослая и видная Карина явно вошла в роль. И хоть звук был «отключен» для слушателей в лаборатории, но её жестикуляция, её подача, явно говорили о буре эмоций, бурлящих и теперь доступных окружающим.

– Это её рук дело? – уточнил Евгений.

– Именно! – даже с некоторой гордостью подтвердил Он.

– Ну тут я Тебя понять вообще не могу! – развел руками химик. – Такая девушка! А Ты!! Что Ты ей хоть сказал?