Александра Монро - Любимец твоих дьяволов

Он был тем, кто успокаивал то, что разрывало грудь.

– Иди к черту, – выплюнула она с раздражением. – Богдан, серьезно, держись от меня подальше, иначе…

– Иначе что? – усмехнулся парень, кладя руки на ее талию, крепко прижимая к себе. – Пора бы уже запомнить, котенок, что я беру то, что хочу и тогда, когда хочу. И не надо лгать о том, что тебе не хочется этого. Смотри, как бы ты не хотела сейчас убежать отсюда поскорее, ты дрожишь от моих прикосновений, и я уверен, что твое белье сейчас мокрое от желания.

Ее выводило. Раздражало. Выбешивало. Называйте, как хотите. Она не могла смириться с тем фактом, что он прав. Что он всегда так чертовски прав. Она не могла поверить, что весь ее контроль, все ее приручения собственных желаний, он разрушал лишь легким прикосновением.

Поцелуем срывал все маски.

Все, что она так тщательно строила. Все ее идеальную жизнь разрушал Богдан Игнатьев, которого она не могла вырвать с корнем из своей головы. Но она больше не хотела быть зависимой. Она больше не хотела рушить свою жизнь.

Она не хотела ломаться.

А ведь Богдан сломает ее, как легкую фарфоровую куклу, а ей этого не надо. Она слишком остро реагирует на боль. Она не может потерять кого-то еще. После смерти Антона она больше не хочет терять близких людей. Поэтому она просто не может допустить, чтобы Игнатьев стал для нее таковым.

Это было бы слишком глупо с ее стороны.

– Отвали, – она толкает его в сторону, только вот он совершенно не поддается, продолжая стоять рядом, сжимая ее хрупкое тело в крепких объятиях. – Игнатьев, отвали от меня, слышишь?

Но он словно и не слышал, словно задумался о чем-то. Словно и не чувствовал ее сопротивления, а она боялась поднять на него глаза, боялась того, что может просто сдастся под его напором. Прогнутся. Снова и снова продолжая сдаваться своей темной стороне. Это просто надоело. Надоело чувствовать себя такой слабой, такой беспомощной перед ним.

Перед его обжигающими руками.

Выразительными губами. Светлыми волосами. Зелеными глазами. Он весь притягивал ее к себе, словно магнит. Он был слишком любим ее дьяволами, чтобы она могла хоть как-то противостоять этому наваждениями. Но она должна была. Должна была оттолкнуть. И она пыталась, только вот Богдан явно был против такого расклада.

Почему?

Почему ему так нравится ее мучать?

– Я ненавижу тебя, – выкрикнула она, продолжая активно вырываться из его рук. – Слышишь? Ненавижу, – голос срывался на обреченный шепот.

Он приподнял ее за подбородок, заставляя смотреть в его глаза, заставляя пропитываться им полностью, заставляя понять, насколько она глупа в своих желаниях избавиться от этого наваждения. Ни с кем ей не было так хорошо, как с ним, хотя он и был у нее вторым.

Первым был немощный паренек, с которым она встречалась в семнадцать, да и, похоже, он был девственником, который и не знал, как пользоваться членом, не знал, что ей сказать, как успокоить, потому что она была из тех девчонок, у которых первый раз проходит очень болезненно. А он лишь вдалбливался в ее тело, доставляя нереальную боль, словно она была резиновой куклой, а не живым человеком.

Так что она потом вообще не могла смотреть на парней.

Было противно. Не хотелось вообще ни с кем из них близко общаться. Даже смотреть на них не хотелось, но бизнесу отца нужна была финансовая поддержка, поэтому мать настояла на том, чтобы Лия познакомилась с Маратом Щербатым, отец которого мог бы помочь Анисимовым подняться на новый уровень.

А потом на одном из званых вечеров она увидела его. Богдана, мать его, Игнатьева. И мир перевернулся, чтобы больше никогда не стать прежним.

– Ненавижу, – прошептала она еще раз, опаляя его губы своим горячим дыханием.

– Ага, рассказывай это кому-то другому, котенок, – проговорил он, усмехнувшись. – Можешь скакать в свою норку, но мы оба знаем, что ты вернешься, потому что никто не может дать тебе того, что даю я. Так что давай, Лия, цепляй свои маски дальше, но когда-нибудь я сорву их с тебя навсегда, ясно? Ты слишком сильно нравишься мне настоящей сукой, чем вот эта твоя слащавая маска ангела.

Он отпустил ее. Поэтому она поспешила убежать, куда подальше от его глаз, от его голоса, хотелось уехать из страны, чтобы больше не видеть это огромное элегантное поместье, чтобы больше никогда не бывать в этой комнате с такой огромной кроватью с балдахином.

Просто. Убежать.

Трусливо поджав хвост.

Хотя она и никогда не была трусихой. Никогда ничего не боялась так, как влияния этого высокого парня на свое тело, на душу, на ту Лию, которую он все больше и больше будит. Ту Лию, которую она так тщательно усыпляла в себе. И ей совершенно точно не нужно было ее пробуждение.