Как он злился: на Сикорского, на Шталя. Ненавидел себя за сопливые эмо-страдания, даже пытался ненавидеть ее. Не смог.
Тезоро, тезоро миа… Как бы он хотел прошептать ей на ухо эти слова, легко прикасаясь губами.
Вкус коньяка привычно обжег небо. В квартиру сквозь стекло просачивалась темнота, едва разбавленная лимонно-желтым, неживым светом фонаря. Но в темноте было уютно вспоминать.
Воспоминания – все, что у него есть. Восемь дней съемок в замках Чехии. Каждый час – он может почти точно разложить их раскадровку. Вышли отличные фотосеты, заказчик остался очень доволен. Только в его памяти остались совсем другие картинки.
В замке Чешский Штернберг окна их комнат случайно оказались напротив, всего метрах в пяти через узкий внутренний дворик-колодец. Утреннее солнце и незакрытые шторы подарили один из самых любимых кадров. Она лежала на животе, трогательно обняла подушку, одеяло сползло, пижамная майка задралась. Перед его глазами бывали сотни и сотни моделей в самом вызывающем, откровенном, даже пошлом белье. Но ничего более красивого и возбуждающего, чем ее простые серые шорты и майка в голубой цветочек, он не видел. Задыхаясь от стыда и острого возбуждения, он прилип к оконному стеклу: две милые ямочки чуть ниже поясницы, солнечный свет позолотил нежную бледную кожу. Беззащитная, расслабленная поза – потом он долго пытался добиться такой от моделей, чтобы воссоздать этот кадр, пусть не с ней. Так ничего и не вышло.
Когда Людмила согласилась поехать, он чуть не прыгал от радости, как мальчишка. Столько безумных надежд! Каждую свободную минуту он старался быть рядом. Вдыхал запах ее духов – терпкий, свежий и чуть горьковатый, бережно касался, целовал кончики пальцев. Вглядывался в карие глаза, и сердце билось чаще, когда видел, как они темнеют. Но как только его губы требовали большего, а руки ласкали решительнее – она отстранялась. Будто окатывала ледяной водой. И он послушно отступал.
И вот теперь он или пил один в пустой темной квартире, или как одержимый рисовал, рвал рисунки, ломал карандаши и опять рисовал. Полный идиотизм.
Недопитый бокал с коньяком глухо стукнулся о паркет.
»Вытереть бы. Засохнет – фиг ототрешь»,– подумал Артем, повернулся на другой бок, обхватил себя руками, прижался щекой к спинке дивана. Гладкая кожа постепенно нагрелась, стала теплой, живой. Он крепко, до цветных кругов зажмурился. Там, во сне он мог быть с ней.
»Возьми мое сердце».
Кипелов успел допеть песню почти до конца, пока Артем нащупал телефон.
– Каверин! Опять тупо пьешь один?
– Шут, иди ты…
– Не смей бросать трубку! Даю тебе последний шанс. Полчаса на душ, выпей алкозельцер, почисти зубы, чтобы перегаром не несло. В салоне тебя ждет особый клиент.
– Шут, я не в настроении.
– Слушай, – голос в трубке стал серьезным до ломоты в зубах. – Клиент хочет только тебя. Заказывает серию снимков с особой тематикой. Платит просто баснословную сумму. Если не приедешь через сорок минут – он уйдет. А ты… еще через две недели про тебя больше никто не вспомнит.
Виктор Шутов, давний друг и агент, серьезен бывал редко. А если бывал – то к нему следовало прислушаться.
– Артем, – градус серьезности еще повысился. – Все чего ты добивался годами, пойдет прахом. Я слишком долго терпел твою дурацкую эмо-депрессию. Поднимай задницу с кровати или где ты там лежишь. Да, и такси вызови, за руль не садись.
– Как скажешь, мамочка, – съерничал Артем и нажал сброс звонка.
Шутов был прав. Два месяца он не был в салоне. Это слишком долго, слишком много молодых и рьяных дышат в затылок. Для художника-фрилансера востребованное имя – это все. И дело даже не деньгах, успел скопить немного. Вдруг он отчетливо увидел черно-белый кадр, выцветший, с эффектом сепии – свое лицо, опухшее, небритое, с потухшими глазами. И понял – это край. Если не вернется к работе сейчас…
В душе решительно закрутил кран с горячей водой. Ледяные струи выбили воздух из легких, но он упрямо стоял, пока не стукнули зубы от холода. Надо взбодриться. Он выпил немного, но ощущение тяжелого тумана в голове – не лучший вариант для вождения. Может правда такси взять? Ну нет. Бесят эти тупые «каталы», раздолбанные тачки, вонючие салоны с загаженными пепельницами. То ли дело: услышать сытое урчание мотора, сжать кожаную оплетку руля, почувствовать, как нагревается кожа под рукой, немного шершавая, словно машина живая, и от ласки хозяина ее бросает в дрожь.
Читать дальше