Анастасия Славина: Танцы в ночи. Магия любви

Дни проходили одинаково. Утром Влада училась, потом – работала, а когда темнело – бежала к маме, чья комната, мрачная, влажная, с густым неподвижным воздухом, напоминала кокон, в котором человек трансформируется в иное существо.

Это было тяжелое, беспросветное время, но и оно лечило. Через месяц мама вышла на работу, а через четыре – привела в квартиру другого мужчину и попросила называть его папой. Влада заперлась в детской. Ей хотелось кричать. Но как кричать в квартире многоэтажки? Все, что она могла сделать, – забиться в угол и рыдать. В тот вечер Влада поняла: ее жизнь больше никогда не будет прежней, даже похожей на прежнюю.

Тем временем второй «папа» сменился третьим, третий – четвертым, четвертый – пятым, и этот пятый оказался самым мерзким. Он был невысокого роста, плотный, с белой дряблой кожей. Мысленно Влада называла его Опарышем – но никогда вслух: в отличие от других «пап», этот вызывал у нее не только отвращение, но и страх.

Он вставал не раньше полудня, запивал завтрак коньяком и уезжал с другими Опарышами на сверкающем черном джипе. Обычно «папа» возвращался после полуночи. Но однажды он объявился раньше.

Влада поняла, что не одна в квартире, только когда дверь ванной приоткрылась, и в мутном стекле душевой кабинки нарисовалось красное пятно шелкового халата. Под ложечкой больно кольнуло. Влада обеими руками сжала насадку для душа и стальным голосом попросила Опарыша уйти, но он не шелохнулся.

– Только скажи, какова была вероятность, что распространители религиозной литературы позвонят в нашу дверь так вовремя?! – впервые в жизни кричала на маму Влада.

– Хватить врать! Это твой папа бросил тебя – не я! И нечего выживать из дома каждого, кто не носит его фамилию! – вопила мама.

После той истории Влада стала всегда запирать за собой дверь. А еще купила швейцарский нож – такой маленький, что его не было видно в зажатом кулаке, и такой острый, что он мог перерезать летящий волос, как самурайский меч. Влада постоянно носила нож при себе: на цепочке, в потайном кармашке или кармане джинсов. Но это были лишь временные меры: она мечтала сбежать.

Шанс представился, едва ей исполнилось восемнадцать. В августе, окончив первый курс Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств, Влада поехала отдыхать в Румынию. Симпатичный парень Джордже Александру, высокий, с тонкими, почти женскими чертами лица, увидел ее, выходящей из моря, и смог произнести только одно слово: «Blue». Натуральная блондинка с васильковыми глазами – конечно, она его покорила.

Оказалось, Джордже двадцать восемь. Он окончил школу Британского совета в Италии, получил высшее образование в университете ресторанно-гостиничного бизнеса и открыл в Бухаресте собственный ресторан итальянской кухни. Словом, он тоже ее покорил. Иногда, глядя, как Джордже сосредоточенно просматривает деловую переписку, разложенную прямо возле них, на песке, Владе казалось, что она испытает к нему нечто большее, чем симпатию.

Она переехала в Бухарест через два месяца. Сняла квартиру, наняла репетитора по румынскому, и они с Джордже начали собирать документы для ее перевода в Бухарестский университет.

Джордже пропадал на работе с утра до ночи, а Влада, подучив язык, стала путешествовать: сначала по окрестностям, затем по всей стране – и фотографировала, фотографировала… У Румынии необычная аура, там столько всего намешано: и диковатость, и страсть, и тоска, и тревога. Фотографировать эту страну – бесконечное удовольствие. Влада пробовала разные способы съемки, сравнивала цифровые и пленочные камеры, экспериментировала с пленкой, пока не добилась почти идеального совпадения ее восприятия объекта с изображением на фото. С тех пор она снимала только «Никоном» и только на черно-белую пленку.

Больше всего ей нравилось фотографировать людей: лица, измененные светотенью, случайные ракурсы, необычные силуэты. Впрочем, человек на фото играл второстепенную роль, он был лишь частью истории, которую рассказывал снимок.

Некоторые фото получались удивительные. Казалось, люди на них источали едва заметный матовый свет. Влада так и не разгадала, из-за чего возникал этот эффект. Он не зависел ни от места или времени суток, ни от марки фотоаппарата или светочувствительности пленки.

Джордже был заворожен «сияющими» фото. Особенно его потряс один крупный план, сделанный в закоулках Констанцы. Сухая морщинистая старуха с белыми волосами, покрытыми черным кружевным платком, смотрит прямо в объектив. В ее глазах спокойствие и отрешенность обреченного человека. А рядом с ней – молодой безупречно красивый мужчина. Даже на статичном фото видно, сколько в нем уверенности и жизни. Мужчина снят анфас. Он склонился над старухой – и замер, словно в предвкушении поцелуя – поцелуя, который никогда не случится.