Сергей Лемехов - Три истории из реальной жизни. Любовь и музыка. Трудная работа. Дорога к дому

– А теперь Вы, но по правилам нашей японской культуры. Традиции священны: просветлённый Будда восседал и возлежал на татами. Женщины восходят на него, чтобы служить мужчине. Тут я Вам галстук и повяжу.

«Послать ко всем чертям Просветлённого с его деспотической традицией или нет? Шутовство какое-то. Восседал, возлежал… Любому ясно: ел и спал, а на бамбуке потому, что влажно там было, а бамбук всегда сухой. Смолы в нём особые. Не смачивается он. Вряд ли Будда задумывался об особой важности места, а не о сухости зада – берёг старичок себя от сырости. Но делать нечего: придётся плясать её па. Могу представить, как глупо сейчас буду выглядеть». Вот здесь мнимый бог ошибся – представить, как он будет через секунду выглядеть, он не мог.

Аполлон отступил на метр от татами. Просеменил мелкими шажками к выступу ковра. Скинул тапочки и встал на них поверху. Затем, как учили, сложил руки, поклонился, ступил… а полотенце осталось на входе. Аполлон – смешной, как старик Хотабыч, и голый, как Адам в саду Эдемском, – стоял напротив Венеры, демонстрируя всё, чем по-самцовски наградил его Господь.

Медленно переведя взгляд от дара к Венере, Аполлон встретил её глаза. Она смотрела на него и не смеялась. Она подставилась под его напряжённый взор, как он недавно в душе подставлял лицо под струйки воды – наслаждаясь, чувствуя, как убегает с их потоком усталость. О полотенце он не думал. Сделав два решительных шага, Аполлон-Вовка приблизился к Венере вплотную и крепко стиснул её руки в плечах. Она не напряглась, не отпрянула, а подалась к нему грудью, подчиняясь призыву сильных рук. Он смотрел всё время ей в глаза не мигая, боялся отвести. Пока он так смотрит на неё, он знал – она в его власти, но эта власть для двоих, а не для него одного.

Её руки совсем ослабли и обвисли. Потом он начал чувствовать, как зашевелились её тонкие пальчики и вновь напряглись руки. «Подбирает повыше платье. Освобождает для меня. Сейчас и про трусишки всё выяснится. Господи, успеть бы до второго пришествия… её мужа». Она зашептала:

– О чём ты сейчас думаешь?

– О танго, что мы танцуем вдвоём.

Не успели. Комната наполнилась красивой мелодией: сработал звонок на входе. Виктор, желая войти, предупреждал любую возможную неловкость. Тактичные русские люди. На это способны только они: уважать право наций на тайну блуда.

– Одевайся, быстро.

– Не успеть. Дай рубашку и возьми галстук. Рубашка длинная, прикроет. Сама стой рядом, как будто повязываешь и не отходи, я ещё в норму не пришёл. Опасность меня не пугает. Веди себя смело, спокойно, натурально. Даже если он что заподозрит, такое поведение собьёт его с толку. Если в первую секунду не станет скандалить, значит и вовсе ничего не будет. Всё. Об остальном я позабочусь. …Ты очень необыкновенная. Особая. Южная Ночка, тёплая сказка.

– …Вот вы где?

– А где? Видишь, женщина обслуживает мужчину по нашим теперь японским традициям. Так что стой рядом и не мешай, а то узел ровным не получится. На татами не заходи – это место занято.

– Так и не научился сам подвязывать? – спросил, но взглядом оценивал обстановку и проверял кровать. Успокоился: не тронута.

– Даже если б и умел, то теперь бы в этом не признался.

– И душ принять успел?

– Успел. Я же с дороги. В ресторан грязным идти не могу: верю, ждёт меня там удача.

– Начинает человек в норму приходить. Вот что значит на двадцать минут с женщиной оставить.

– Хорошо, что не на час. Пришлось бы мне тогда не в ресторан, а в другое заведение идти.

Русский ресторан в Японии показался Владимиру явлением специфическим. Удивление пришло сразу, как только они спустились по высоким деревянным ступенькам глубоко в подвал совершенно неприметного снаружи здания. Окон в ресторане не было. Ожидаемого трактирного убранства не оказалось. После ступенек очутились гости на маленьком свободном пятачке размером не больше площадки в троллейбусе. С четырёх сторон прихожей – проходы без дверей, но с подобранными по бокам зелёными бархатными занавесочками с отливом и золотистой бахромой. Совсем как на знамёнах советского периода, только цвет другой. Почувствовался душевный уют. Промозглый декабрь, царящий на улице и в настроениях, сменился домашним теплом. Справа от ступенек расположилась кухня. Через проём было видно, что она вытянутая, как бакалейный прилавок в любом московском гастрономе, и работает в ней один человек. На длинной чёрной плите в ряд располагалось до десяти конфорок, и за спиной у повара – гнёзда духовок, стилизованные под русские печки, но всё на газе. Немолодая японка принимала от повара блюда и разносила их на медном подносе по назначению.