Розалинда Шторм - Наложница по собственному желанию

Поцелуй больше походил на наказание. Губы крылатого безжалостно впивались в рот девчонки, язык насиловал, тираня, мучая, терзая. Жадные руки бесстыдно шарили по телу, мяли ягодицы, лезли под тунику. Тесьма порыкивал, прикусывал ей шею, оставляя на коже следы от зубов. Девчонка лишь сладострастно стонала, терлась об него своим шикарным телом, извивалась, точно змея.

Подоспел и второй: лысый широкоплечий, с серьгой в ухе. Он и не думал церемониться. Итак, ничего не скрывающая юбка кудряшки была задрана до самой талии. Трусики и вовсе не смогли помешать задуманному. Серьга приспустил шаровары, вынимая член. Настоящий черный гигант: длинный, толстый, увитый венами. Я глядела на него и невольно задавалась вопросом, а войдет ли?

Серьга отогнул краешек трусиков, потерся головкой о припухшие от желания губки девчонки. Та подалась попкой назад, сама буквально насаживаясь на член. Захлебнулась криком, когда он вошел почти до основания. И тут же замолкла, получив в рот еще один, не менее выдающийся, чем первый.

Я смотрела на распятую между двумя членами девчонку и почему-то начала возбуждаться. Даже зная, что это наказание, захотелось вдруг оказаться на ее месте. Почувствовать вкус этих черных бархатных красавцев, ощутить их в себе, захлебнуться наслаждением, бьющим через край.

Тем временем, третий здоровяк, с шикарной цветной татуировкой на спине, подошел ближе к троице. Вынул кривой нож и бесцеремонно разрезал тунику от верха до низа, точно так же поступил с короткой маечкой, заменявшей кудряшке бюстгальтер. Трусики и вовсе разорвал. Затем он протянул руку, находя груди. Сжал темную горошину соска, перекатывая ее в пальцах. Второй залез себе в шаровары и бесстыдно принялся мастурбировать.

– Ты не должна кончать, – вклинился в стоны голос старухи.

И только тогда я поняла, в чем заключалось наказание.

Любовники поменяли позу. Тату улегся на пол, девчонка запрыгнула сверху и принялась яростно скакать. Руками она гладила члены Тесьмы и Серьги, периодически беря их в рот. По ее лицу тек пот, волосы прилипли, тело блестело от влаги, но запрет старухи не давал ей добраться до желанного финала. Она иступлено выла, плакала, все быстрее скакала, не жалея ни себя, ни партнеров.

Я же едва не стонала в голос, ощущая, как жарко стало в трусиках. Рука сама собой тянулась к киске, но я остатками воли приказывала себе остановиться.

– Это все магия. Магия. Магия, – твердила мысленно, словно мантру. – Только магия.

Вот только вид члена выныривающего из кудряшки сводил на нет все мои старания.

Впрочем, не я одна завелась, другие рабыни тоже не сводили взглядов с совокупляющейся четверки. Приоткрытые рты, лица, на которых кроме похоти, ничего не было, торчащие соски, сжатые колени – все это говорило, что девицы, как никогда раньше, близки к безумной оргии. Даже старуха и та, не осталась равнодушна к собственной выходке, пожирая глазами члены мужчин. Вспомнила, гадина, то, чего давно лишилась и захотела украсть у кудряшки.

Та же бесновалась. Балансируя на грани, никак не могла ее преодолеть. Позы менялись, но ни одна не приносила ей желаемого. Крылатые кончали друг за другом: вначале Тату. Залив спермой девчонку, он скинул ее с себя и ушел. Потом Тесьма, наполнивший рот кудряшки до краев. За ним и Серьга, размазавший семя по ее сочной груди. Она же осталась на полу, распластанная, разбитая, плача от возбуждения, не в силах даже самостоятельно удовлетворить себя.

– Довольно. Успокойся.

Голос старухи прозвучал набатом. Однако после приказа враз стало легче. Возбуждение схлынуло, как не бывало. Холодная волна освежила голову, заставив ощутить стыд.

Старуха подошла к кудряшке, ткнула носком туфли ее в бок и сказала:

– Во второй раз лишу способности испытывать наслаждение на месяц. В третий – навсегда. Ты поняла?

– Да, – прошелестела девчонка.

– Все поняли?

– Да, да, да, – загомонили рабыни.

И в этом хоре я неожиданно услышала свой голос.

Оглядев нас еще раз рентгеновским взглядом, старуха, наконец, вышла. Оставила гадина наедине с собственными страхами. Я против воли поежилась, ощущая, как по коже бегут мурашки. Посмотрела на сестер по несчастью: испуганных, сгорбленных, несчастных. А потом решительно подошла к плачущей девчонке.

– Давай руку, помогу встать.

Она даже плакать перестала, уставившись на протянутую ладонь, будто на ядовитую змею.

– Не стесняйся, хватайся, – выдавила я улыбку. – Нужно поторопиться, пока эта грымза не вернулась.