Андрей Дудко - Поющие мусора

– И я тебя.

– Ну, а теперь спатеньки, – сказал я и отвернулся.

Я перевел будильник на пять минут, потом еще не помню сколько раз. Нависла Светка.

– Вставай, Сереженька, автобус проспишь.

А я услышал:

– Рассольник хочешь? Ты весь горишь.

– Хочу, – говорю.

– Что?

– Рассольник.

И проснулся.

– Забудь, – говорю, – все, что я сказал. Сколько времени?

А стрелки часов к тому времени показывали уже девять часов.

– Девять.

– Нет времени разглагольствовать, – сказал я и отстранил Светку.

Забрался в душ, смыл подзалупный творог. И весь заодно помылся.

Почистил зубы, побрил ебло. Бросил бритву, пасту, щетку, мыльницу и туалетную воду в косметичку. Подумал, достал воду и напшикался.

– Скорей-скорей, – с вилкой в руках, сидя над тарелкой, подгонял я на кухне Светку. – Боевая тревога.

Она подала мне кофе с бутербродами и погладила по голове. Я перднул.

– Успокойся, милая, я скоро вернусь.

– А что же мне без тебя делать?

– Главное, пиздой не торгуй, – пошутил я, и у нее снова стало лицо как у заложника – спасите меня кто-нибудь.

Вошел пиздюк.

– Званый завтрак, – говорю. – Ванюша.

– Я – Карлуша.

– Не Фридрихуша?

– Карлуша.

– Что вообще делать будешь?

– Отдыхать.

– А то ты много работаешь.

– Вы телевизор смотрите, а я домашку делаю до самой ночи.

– А что ты хотел, – говорю. – Учиться надо.

– Задрало, – сказал он.

– Ну ты, блядь, язык придержи.

Он насупился и взял кружку с чаем. Я хлопнул кофе, закусил бутербродами и собрал манатки. Кинул в сумку недопитый вискарь, два томика «Обожженных зоной». Обернул парадную форму целлофаном, сложил и сунул сверху, сам оделся по гражданке.

Пыльный в зеркале. Или пьяный. Выдавил прыщ у подножия левого крыла носа. Съел желтенькое. Черную точку еще, за которой таился голубоватый червячок.

– Ну что, пока, квартира, – говорю.

– Пока, – обняла меня Светка. – Мы будем скучать.

Я моргнул.

Подъезд после ремонта, дверь с кнопкой, двор с машинами.

На земле валялся сушеный банан. Я наклонился и поднял. Говняшка. Выбросил ее в кусты и огляделся. Сморкнулся из левой ноздри в траву, из правой. Пошел на остановку и вскочил в троллейбус, сел возле цыпы с россыпью родинок на лице. Сумку устроил на коленях. Заглянул цыпе в декольте и возбудился. Сиськи как лимоны – крепкие, соски торчат. Еще и родинки эти. Под сумкой можно было бы вздрочнуть, но по дороге открылось, какой же злой у меня бодун. Забыл схавать таблетку, голова трещала и болела, я замер и закрыл глаза, и так ехал до места, вдыхая запах сисек.

У автобуса курили Гарбуз с Самотыком.

Как принято в Афганистане, пожали друг другу руки.

– Я думал, все ждут меня, – говорю, – а вас только двое.

– Да вы заебали все.

– Мент, который приходит вовремя, ждет остальных, ты же знаешь.

– Бля, мы сами на двадцать минут опоздали, но, сука, на сорок!

Гарбуз посмотрел на часы. Стрелки показывали сорок пять.

– На сорок пять!

– Час – самое меньшее, – говорю, – увидишь.

Они кинули бычки под ноги.

– Дээр вчера было, – говорю, – чуть не сдох.

– Еб, а нас чего не позвал?

– Да мы с братьями, в узком кругу. С вами сегодня продолжим.

– Ну, блядь, это-то понятно, но все равно не надо о нас забывать. Не люди мы, что ли? Тоже на халяву хотим.

– Подарок надо дарить, – говорю.

– Пена для бритья – хоть сейчас.

– Да у меня этих пен пять штук.

– Никого не ебет, дээр.

С дороги на стоянку развязно свернула черная мазда и пронзительно бикнула. Пришлось вжаться в автобус и пропустить.

– Что за еблан? – спросил Гарбуз.

– А ты как думаешь? – говорю.

Из мазды вышел Дубальтовка, взял в багажнике сумку, накинул на плечо, рыгнул и закурил. Посмотрел на нас, прищурившись.

– Слава ебаному богу, – говорит. – Ненавижу дома сидеть.

– Тебе хоть квартиру дали, где свои, – говорю. – А мне прикинь, как рядом с животными.

Он вяло подошел, мы поздоровались по афганскому обычаю.

– Большая голова болит, – сказал он и поправил маленькую.

– Я еще вискарем догнался, – говорю. – Светка подарила.

Приоткрыл сумку и показал пузырь. Дубальтовка достал его, отвинтил пробку и приложился.

– Капитан Дубатовка, – сказал ему Гарбуз.

– Ненавижу, когда ко мне так обращаются, – сказал Дубальтовка. – Сразу вижу, хотят наебать.

– Угости коллег.

– Да вы охуели, – говорю. – Моя бутылка.