Лана Ланитова: Кольцов. Часть 1

– Да, – выдохнула она, дрожа всем телом.

– Ты же всегда хочешь меня, правда, киса? – при этом он почти рыкнул каким-то тигриным рыком.

Когда он так рычал, ее начинала бить крупная дрожь, и вставали все волоски на теле.

– Андрюша, – шептала она. – Возьми меня скорее, любимый… Возьми.

– Я ведь буду сейчас долго тебя ебать и снова разопру у тебя всю твою сладкую пиздочку. Ее надо рвать нещадно. Каждый раз снова и снова, доставая до матки.

– Да, – прошептала она. – Да! Я… очень хо-чу… Я лю-блю. Я…

Как прав был коллега Кольцова, Антон Иванович Сидорчук, когда предположил, что его жена была носительницей "буржуйской породы". Светлана Георгиевна Быкова, двадцати лет от роду, действительно имела в своей родословной дворянские и княжеские корни. Но ныне в графе "происхождение", в собственной биографии, Светлана всегда писала "из рабочих". Но, кровь не вода, – ее трудно чем-то разбавить или изменить ее состав. Как часто ей приходилось скрывать в себе все те привычки, все те манеры, которые были заложены в нее с самого рождения – в семье и институте благородных девиц, неполный курс которого она закончила в Смольном. В 1917-ом ей было тринадцать лет. А далее ее образованием занимался отец, который увез дочь подальше от лихих событий, спрятав всю семью в Крыму, в Коктебеле. У ее отца, инженера Быкова, была в Коктебеле скромная, но уютная дача. Но, не смотря на все вышеперечисленное, бывшая дворянка, бывшая институтка, утонченная и капризная порой штучка, совсем не чуралась крепких и матерных словечек, исходящих из уст ее любимого супруга. Мало того, именно их она находила максимально органичными в страсти. И кто знает, испытала бы она вообще возбуждение, если бы ее страстному и обожаемому Андрюше пришло в голову сказать ей: "Пойдем, займемся любовью", вместо привычного и ласкающего слух: "Пойдем, я тебя выебу".

Он развернул ее спиной и легонько толкнул к дивану.

– Вставай попочкой, прогнись, – командовал он. – Иди на мой хуй.

Сильные руки легли на широкие бедра. Почти сразу, не лаская ее пальцами или головкой члена, он вогнал раскаленный ствол глубоко, до самого конца. Она застонала.

– Терпи, кошка. Терпи… Сегодня я тебя порву так, что ты будешь просить пощады.

– Да-аа-аа… Я…

– Ты-ты. Чувствуй его, чувствуй…

Его бедра ритмично задвигались над ее склоненной, покорной фигурой. Он с наслаждением натягивал ее навстречу себе. Светлана стонала уже не от боли, а от безумного наслаждения. Его пальцы легли на ее губы. В безотчетном сладострастии она принялась нежно покусывать его руку, а после сосать один из пальцев.

– Ты хочешь сосать, моя девочка? – он развернул ее к себе и заставил сесть.

Она сама скатилась вниз по шелковой обивке дивана и встала на колени. Он немного помедлил, будто дразня ее и раздумывая, давать ли член в ее маленький и горячий рот.

– На, на, пососи его. Я знаю, что ты любишь это делать, – он тяжело дышал.

– Андрюша, я обожаю твой хуй, – шептала она, обхватив его бедра и раскрывая рот. – Дай, мне его.

– На, кошка…

Она всегда делала это очень нежно и почти виртуозно. Ее горячий, острый язычок привычно скользил по натянутому стволу, проникая в такие нервные точки, от которых он вздрагивал и стонал. Наслаждение мягкой кошачьей лапкой царапало ему его главный нерв. Светлана двигала головой то медленно, то быстрее, распаляя еще больше его желание. Он снова схватил ее за волосы и оттянул на мгновение голову. Она выдохнула так, будто ее лишили чего-то самого вкусного.

– Светка, ты сумасшедшая, – шептал он. – Ты его проглотишь.

– Угу, – с жаром стонала она.

– Ну, хватит, а то я кончу тебе в рот. А у меня были иные планы. Ложись, я засажу тебе сверху.

Он положил ее на диван. Привычным движением она широко развела ноги. Он с наслаждением увидел, что все ее сокровище блестит от огромного количества влаги. Как он любил эти моменты. Он испытывал ни с чем несравнимое наслаждение, когда в итоге, после долгих любовных марафонов, его живот, пах, ноги и даже часть волосатой груди были мокры от обильно текущих соков его маленькой нимфоманки.

В этот раз он чуть отклонился в сторону и стал двигаться в ней дразнящими легкими движениями, то уходя на всю длину, то водя головкой по поверхности распухшей вульвы. Большой палец правой руки лег на обнаженную и чуть приподнятую головку клитора. Жена вся подалась навстречу. Каждое свое движение он сопровождал ритмичным надавливанием на ее алчный до ласк секель. По ее дыханию он понял, что еще минута, и она бурно кончит. В острый пик ее безумной разрядки он загонял член так глубоко, что она начинала дрожать, крича при этом нечто несвязанное, часто хриплое. Что-то татарское. Смесь тарабарщины на каком-то диком, нечеловеческом языке, сопровождая этот крик почти змеиным шипением. И кричала так громко, что обычно их слышали соседи. Он знал, что она была громкой в эти минуты, и потому предпочитал перехватывать ее крик сильным и длительным поцелуем. Это было необыкновенное наслаждение. Ее крик врывался в его горло, словно крик пойманной птицы. Туда же улетала на мгновение ее душа, туманя всякий раз его разум. В эти минуты ему казалось, что все ее телесные конвульсии должны непременно закончиться смертью. Она будто трепетала на его члене в предсмертной агонии, сжимаясь так, что его крепкий друг оказывался на мгновение зажатым, словно в тисках. Влажный живот, ее милый круглый животик с втянутым пупком, дрожал в такт конвульсиям, исходящим из матки.