Алексей Кольцов: Письма

Москва. 1831 года, мая 8 дня.

Милостивый государь, батинька, Василий Петрович! По выезде из Воронежа приехал в Москву 2 мая. Дорога была очень неспособная к скорой езде; но этой медленностию, слава Богу, упущения никакого не сделалось. Рапорт в Сенате только получили 5 мая: верно, где-нибудь пролежал, дожидаясь почты. Теперь он подан в экспедицию; но когда будет выслушиваться, этого еще неизвестно. Нынче написали прошение и копии на гербовых листах со всех контрактов; завтра подадим в Сенат, и Александр Саввич поедет узнать, когда будет слушаться рапорт, и кой с кем повидаться. Он теперь немного нездоров и живет за Москвой, в Сокольничьей слободке. Я у него бываю часто, часто и ночую. Из казенной палаты до будущих обстоятельств требовать рапорта другого не будем; и здесь еще дурного ничего не видно; если же что случится, то в следующих письмах буду извещать подробно. Бог знает, что будет дальше, а Александр Саввич твердо уверен в хорошую сторону.

Свидетельствуйте мое почтение Ивану Федоровичу и Василию Ивановичу; желаю вам быть здоровым и благополучным, остаюсь вам покорный сын Алексей Кольцов.

Адресы на письмах пишите: На Белевском-Елецком подворье, у дворника Василия Захарова такому-то.

С этим письмом посылаю пачпорт Елецкого гуртоправа. Я его нашел; — живет он на фатере довольно бедно и малой лентяй, нехороших правил; просил еще денег 40 рублей — я ему — и не дал, видя его корочь. Он без того не пошел в Воронеж; денег не дает им забратых, и не хочет отдать. Сделайте, чтоб его по пачпорту послали по пересылке. Если наши деньги пропадут, то будет дураку наука, а ничего сделать с ним более нечего.

За 1 6 рублями не заезжал потому, что через Ефремов я ехал в полночь. Петр Кузьмич Саламатин хотел по своему делу послать сюда Бирюкова; я говорил о его доле Полякову. Они берутся это сделать; и если вам это не будет противно, то отдайте незапечатанное письмецо, вложенное в этом, ему.

1834, июня 14.

Любезнейший мой Василий Иванович!

Свидетельствую тебе мое почтение и уведомляю вас, что у нас в Воронеже все хорошо, как было прежде. Твои родимые все живы и здоровы. Александр Алексеевич Абрамов уехал в Москву к тебе в гости 13 числа сего месяца. Постарайся, брать, его принять хорошенько (впрочем, сам-друг с женою).

Прошу тебя, Василий Иванович, напишите своему батюшке об Костянской отаве; они мне половину, — более не дают; а вы говорили дать мне сей год весь. Будьте слову господа.

Еще прошу тебя: поговорите в том месте, где вы имеете свои дела, с знакомыми вам лицами о моем деле, которое скоро там будет. Меня, брать, после тебя в казенной палате по Чужовскому делу отбоярили славно; кончили так: за всю неудобную землю, и поступившую в другое владение и не содержанную вовсе нами, и за лишний год взыскать с меня деньги, более двенадцати-то тысяч, — по знакомству. Поздравили с праздником! На сих днях пошлю прошение и, как вы мне тогда напишете, буду к вам: пособлю вам допеть заунывную песню. Если это вам не трудно, то пожалуйста поговорите: дело, как вы знаете, необходимое.

В ожидании от вас доброго ответа, остаюсь вас, милостивого государя, покорнейший слуга Алексей Кольцов.

Иван Дмитриевич господин Данилов вам кланяется.

3 марта 1836 г. Питер.

Любезнейший Виссарион Григорьевич! Позвольте вам из Петербурга засвидетельствовать почтение. Я знаю, это нынче не в моде; но я ничего более не имею, как только одно лишь это: почитать людей, которых я душою почитаю. Вы меня приняли в Москве довольно ласково; и мне из-за вас Москва показалась гораздо теплее, нежели была прежде. Да, вы под доброю планетой рождены, и эта планета велика собой: по крайней мере, она через пространство 700 верст имеет сильное влияние на того человека, на которого вы бросили отблеск своего луча. Известный вам довольно Януарий Михайлович г. Неверов о быте моем составил биографию (которая печатается в «Сыне Отечества»). И здесь я перед вами много грешен: принужден был отдать в нее «Косаря», которого прирядил уж вам. Извините меня великодушно: ей-Богу, было перед ним и другими совестно и стыдно, что не мог ничего кроме его отдать более лучшего. Согрешил — простите. Если он еще нигде не помещен, прошу вас, нельзя ли никуда не помещать; в противном случае, что делать, не знаю сам. Проклятой свет: в нем часто встречаются такие вещи, что и Боже упаси.