Валерий Радомский - Риткино сердце

Пресытиться ласками любимой женщины (!) невозможно, вот только укладывая Ритку в свою постель и любуясь её, обнажённой взаимным желанием, душа моя пребывала ещё и в радости …за черноглазую прелестницу, которая могло бы у нас родиться, с тем же бордовым кружком чувственных губ и щеками, слаще малины. Только радость была кратковременной, потому что руки мной возлюбленной проживали в тот самый момент особенное для неё время: только мне одному – их нежность, только мне одному – их сладкое тепло.

Я себе, конечно, завидовал, но та малюсенькая тень моей мечты, которую я не видел рядом с нами, прогуливающимися, нет-нет да застила мне взгляд грустью и томила. А на творческих встречах со своими читателями – каюсь! – не всё им договаривал, утверждая тем не менее, что земная красота мужчины – в той, кто идёт с ним под руку, беззаветно прижимаясь к его плечу. И хоть так прогуливалась со мной Ритка, стать моей земной красотой не могла, из-за неустанного самолюбования собой.

Моя взрослость позволяла быть к ней снисходительным, да её демонстрация себя, где надо и где не надо – перед кем надо и перед кем не надо, притягивала к нам, и не один раз, липкое в людях и омерзительное как поступок. А уж как мне подчас доставалось за неё, такую – приходилось драться, как ревнивый пацан, и разбрызгивать собственную кровь из носа или с губ по асфальту, чтобы не обесчестить в ней и самого себя.

Скорее, она не понимала сущность женской красоты: не дразнить намеренно навязчивую страстность в мужчинах, а собой вызывать в них оценочный восторг в сдержанном уважении и от осознания себя самого: кому дано, что крайне важно, желать женщину достойно и благородно. И в первую очередь, пожалуй – как мать своих будущих детей. Когда-то и кем-то такое постигается умом, не всеми – жаль, да в мужчине лишь мать, одарившая его желаемым отцовством, понимаемое, или же не понимаемое – святое! Это душевное безусловное возвеличивает женщину над всеми и всем. Ещё и потому, что бессмысленность человека рождается вместе с ним – не продолжил себя в другом, и отгорел своей жизнью, как бенгальский огонь.

До меня Ритка дважды «сгорала» в мужьях – не хотела рожать, признаваясь в этом и одержимо веселясь одновременно, что ей хватает и самой себя. Её абсолютно не интересовало, что есть во мне ещё кроме того, что доставляло ей физическое удовольствие и собственную значимость. А между тем моя душа не переставала воображать ею, другой, мечтать о ней, другой, даже печалиться и тосковать. Она не понимала моей любви, в которой дотошно копался ум, точно ответственный таможенник в багаже, ища что-то запретное. Признаю, что любил осторожно, но ведь и бережно! И однажды наши миры столкнулись, громко и откровенно. Где столкнулись – это важно, но причина этому – вот оно: и жизнь, и борьба за себя, какой подчас желает быть сама Любовь!

Как-то придя от друзей голодными, мы вместе приготовили «вкусненькое» из того, что было в моём холодильнике. Ассортимент продуктов – невелик, тем не менее ужин получился, действительно, вкусным. Ну, а после – в постель, в лоно неги от обоюдного желания…

– О чём ты думаешь? – спросила она, успокаивая свои руки, но ещё дрожа всем телом. – И ведь всегда о чём-то думаешь после этого…

Я услышал её, но ответил не сразу. («После этого», как сказала Ритка, голова моя становилась лёгкой-лёгкой, а ясность сознания требовала от меня полёта мысли к каким-либо волновавшим фактам, явлениям или образам. Это время было самым продуктивным для решений и умозаключений. И я, действительно, в тот момент обдумывал сюжет своего нового литературного опуса, наслаждаясь в то же время уютным покоем.)

– Ты правда хочешь это знать?

Ритка ответила, что, да, хочет знать, и почему-то сменила тему:

– За что же я тебя люблю, …так сильно?

Приподняв голову без желания и поэтому безвольно оторвав её от моей груди, заглянула мне в глаза с тем же вопросом в своих, но безмолвных от ожидания. И тут же снова не дала заговорить.

– Молчи! Я сама знаю! – даже прикрикнула.

Пунктир поцелуев, жарких и неспешных, тут же прочертил на моём теле излюбленный маршрут её волнообразного оргазма: до паха. После этого я уже не мог ничего не сказать-не ответить, лишь снова стонал удовольствием, благодарно приглаживая Ритке волосы. Взгляд туманился на её слегка и ритмично прогибающейся в талии спине. Склонившись над ней, мои губы сразу же прилипли к золотистому бочку, мешая, чуточку, но лишь процессу обоюдной услады. Руки отыскали то, что даже под тканью платья живёт как бы в женщине само по себе, дразня издали, волнуя вблизи – ощутимо горячо, мягко, так много, и сразу! Запястья обхватили гладкие бёдра и пальцы стали длиннее. …Моё! Моё! Всё моё! И будто весь мир я собрал воедино и в одном месте. И это он сейчас вопит из меня, надрываясь сугубо мужским самодовольством, и он же натужно, но в согласии с моими чувствами и ощущениями дышит у меня под сердцем. А душа нисколько не была против, став задолго до этого сговорчивой тихоней.