Галина Чередий - Поцелуй темного солнца

Карина с помощью матери поднялась с дорогого ковра, на котором остались капли крови из разбитой губы.

– А все ты, – тыкал в бешенстве отец в лицо матери пальцем. – Ты и твое воспитание! Позволяла ей все что угодно! А я говорил, что эти ее подружки – натуральные шалавы! А ты что? Они нормальные девочки! И к чему привела эта дружба? Твоя дочь принесла в подоле, и даже сама не знает от кого! Да лучше бы ты умерла – чем так меня опозорила!

Отец, схватившись за сердце, упал в кресло, и мать сразу кинулась к нему. Карина тоже метнулась к задыхающемуся отцу, но он гневно оттолкнул ее.

– Не прикасайся ко мне, беспутная дрянь! Пошла прочь! Что я теперь скажу семье Карима? Что свадьба не состоится из-за того, что моя дочь-шлюха беременна от случайного мужика? Да лучше бы у меня вообще не было детей! Разве ты не могла хотя бы признаться раньше, и мы хотя бы избавились от последствий твоего развратного поведения. А что теперь? Пошла прочь с моих глаз, негодная шлюха!

Карина, пошатываясь, побрела в свою комнату, слыша, как задыхался ее отец и увещевала его плачущая мать. Ее жизнь была разрушена. Уже три месяца она знала, что беременна, что та единственная ночь, после которой она трусливо сбежала, принесла свои горькие плоды.

Когда ранним утром она проснулась, окутанная жарким теплом большого мужского тела, то на секунду испытала момент ни на что не похожего счастья. Но лишь на один короткий момент. А потом пришла тупая боль внизу живота и замораживающее душу осознание того, чему она сама позволила произойти. Карина едва не задохнулась от жаркого стыда, вспоминая, как сама вчера просила Тимура сделать последний шаг. Он ведь готов был остановиться. И это она сама, как бесстыдная девка, подтолкнула его, вцепившись как похотливое животное. Карина осторожно выскользнула из объятий спящего мужчины. Ее ненасытные глаза скользили по его красивому лицу, по его губам, что вчера творили волшебство с ее ртом и кожей, по его мускулистым рукам, которые так нежно и неистово ласкали вчера ее обезумевшее тело. Карина смотрела на его обнаженное, ничем не прикрытое тело, и слезы катились у нее по щекам, не переставая, потому что внутри что-то больно сжималось от того, какой же он был красивый. Тимур пошевелился во сне, потеряв тепло ее тела, и Карина дернулась как от удара. Пора уходить, потому что она не хочет увидеть в его самых зеленых глазах безразличие и брезгливость, когда они откроются. Она оказалась легкой добычей, такой же, как все эти девушки, что вздыхали и смотрели вчера завистливыми глазами.

Карина быстро натянула платье и выскользнула из домика. Стараясь не обращать внимание на боль внизу живота, она со всех ног понеслась на их базу. Вокруг не было ни души – все еще спали после вчерашнего веселья. Карина зашла в их домик и, быстро сбросив платье, нырнула под душ. Она яростно смывала со своей кожи запах Тимура, запрещая себе думать, чувствовать, вспоминать, но как бы она ни старалась, непрошенные картины, словно вспышки ослепительного света, раз за разом мелькали перед ее глазами. Лицо Тимура прямо над ней, его безумно-зеленые глаза, что смотрели на нее так, словно она единственная в целом мире. Его мускулистое тело, что дрожало над ней, изнемогая, словно желая ее больше, чем следующий вдох. Его хриплый шепот, говорящий ей, как она важна для него, что другой такой больше нет и никогда не будет.

Хлопнула входная дверь, и ввалились Римма и Надя. Римма явно была сильно навеселе, и Надя буквально тащила ее на себе.

– Карина, ты уже тут? – крикнула Надя. – Тогда давай грузить это тело в машину и выдвигаться, пока еще не жарко!

Карина вышла из душа и быстро оделась, Римма что-то довольно мурлыкала.

Они погрузились в машину и покинули приморский город, пока он еще спал после вчерашнего веселья.

Все эти месяцы, едва поняв, что месячные так и не пришли, она каждую ночь лежала в кровати и ждала с ужасом наступления нового дня. Того дня, когда все раскроется. Она много раз думала спросить у девчонок совета, но каждый раз слова замерзали в ее горле. Лишь на один короткий миг отчаянья ей захотелось избавиться от ребенка, но она отбросила от себя эту мысль как мерзкую жабу. Нет! Ни за что она бы не убила ребенка Тимура, потому что даже если для него она и была одной из множества побед, то для нее он был первым. Был настоящим откровением. А маленькая жизнь внутри была доказательством того, что это и правда было в ее жизни, единственным доказательством ее мимолетного счастья.