Виктор Улин - Тайна

По завершении процесса она опять вымылась и попросила отвезти к себе – в однокомнатную « хрущевку » с кухней-клеткой и стоячим душем в отсеке без двери.

Больше у меня мы не бывали, Людмила предпочитала встречаться на своей территории.

О новой любовнице я не ведал ровным счетом ничего.

Я не знал, бывала ли она замужем, кто ее родители и как она живет без меня.

Я допускал, что Людмила встречается с кем-то еще.

Иногда я подъезжал к ней на работу.

Но здание было крупным бизнес-центром с многими десятками офисов; я понятия не имел, откуда спускается Людмила.

В принципе она могла оказаться профессиональной убийцей типа НикитЫ, приезжающей сюда по моему звонку. Но это не волновало.

Жизнь стала размеренной, мы вошли в статус, я перестал шариться по сайтам знакомств и больше ни разу не ездил на танцы.

Формат отношений являлся оптимальным.

Нам не требовались заверения в любви, ужины при свечах, прогулки под луной и прочая чепуха в духе классической поэзии.

Нас соединял секс без романтического шлака.

Людмила таяла от моего прикосновения, ее грудь я мог ласкать часами – до тех пор, пока желтые соски не становились красными.

Я улетал за пределы земной атмосферы, где задыхался от наслаждения, какого не знал ни с кем из прежних женщин.

Но однажды меня пробило воспоминание.

– Людмила, у тебя есть лифчик на косточках? – спросил я уже в постели.

– Конечно, – ответила она. – У меня достаточно большая грудь, без них будет висеть. А что это тебя интересует?

– Да ничего, – я поморщился. – Приходит иногда всякая чушь в голову.

Людмила не стала уточнять; она была чужда деталей.

Свидание прошло обычным распорядком, про который не вижу смысла рассказывать именно здесь.

Потом любовница пошла мыться, я остался в комнате.

На стуле висел ее бюстгальтер – белый, ничем не украшенный.

Воровато прислушавшись к шуму за душевой занавеской, я протянул руку.

Неновый, бюстгальтер пах знакомым телом.

Под чашечками было прострочено, пальцы почувствовали жесткое.

С одной стороны нитки порвались, что-то высовывалось.

Я вытащил « косточку ».

Людмилины чашки были втрое больше Ирининых.

Распрямленная, косточка имела бы в длину сантиметров двадцать.

Да и вообще она выглядела иначе.

Та была цельнометаллической, эта состояла из частей: концы железки украшали пластмассовые колпачки.

На какой-то миг подумалось, что произошло бы, сделай не-Ирина задуманное вот такой штукой.

Дрожащими пальцами я запихал косточку на место, повесил бюстгальтер обратно на стул.

На самом деле я мог не спешить: Людмила всегда мылась долго.

1

– Как обычно, – напомнила подруга, поворачиваясь на бок.

– Как обычно, – подтвердил я.

Она приподняла ягодицу, облегчая мне путь.

Из-за особенностей региона половину моих женщин составляли татарки и башкирки.

Ильза, имевшая двух дочерей, утверждала, что у нее « мусульманская задница » – то есть большая и толстая, почти квадратная.

Я любил сидеть на ней, как на подушке.

Людмилин зад не отличался национальными особенностями.

Зато ее тело оказалось предназначенным для меня не только снаружи, но и внутри.

Когда-то у меня была Зоя, с которой мы различались по возрасту на полный круг восточного календаря. По всем параметрам она считалась пожилой, но ею я наслаждался до помрачения – куда полнее, чем двадцатилетней башкиркой Гульшат.

Однако в позах сзади Зоя жаловалась, что я задеваю ей матку.

Людмила принимала меня на предельную глубину и не испытывала дискомфорта.

– Какой ты колючий, – разнеженным голосом проговорила она. – Как приятно щекочешь.

Не отвечая, я поцеловал ее плечо.

Я знал Людмилины предпочтения. Ради них был приобретен триммер для усов; при каждом свиданием мое причинное место напоминало полубритую морду какого-нибудь Ясира Арафата.

Татарка Ильза использовала противозачаточные свечи.

Когда мы менялись с « 11 » на « 69 », она удивлялась, сколь горьким является это средство. Меня неожиданная горечь разжигала еще сильнее.

Людмила не предохранялась никак.

Спираль нерожавшим не ставили. Свечи и пластыри, вероятно, казались ей недостаточно надежными, а таблетки грозили опасностью растолстеть.

Впрочем последние предположения оставались домыслами. Мы по-прежнему не откровенничали.

Я терпеть не мог презервативов.

Оставался единственный способ, который мы практиковали, именуя « обычным ».