Катерина Траум - Твой любимый фамильяр

Элай выпрямился, поймав её взгляд – в его глазах чудилась растерянность. Не прерывая шёпота, он отступал назад по линии к своему дому, разматывая последние дюймы верёвки. Эйфири ободряюще ему улыбнулась, когда он закончил путь, заняв положенное магу огня место на периметре круга, поверх символа горящего пламени. И шёпот прекратился, низкий голос прозвучал громко и чётко:

– Отдаёшь ли ты себя, дитя света, в полное распоряжение Элаю, сыну Альбара?

– Отдаю, – потусторонним эхо отозвалась эйфири, дрожа от неясного трепета. От силы, что клубками повисла над ней, над самым ритуальным кругом. От того, как искрило в темноте глаз мага, призвавшего стихию для освидетельствования её принадлежности ему.

– Подтверждаешь, что жизнь твоя отныне связана с его жизнью?

– Подтверждаю.

– Обещаешь ли ты защищать его душу, словно свою?

– Обещаю.

– Нарекаю тебя именем Аннабель, – на этих словах конец верёвки в руках Элая вспыхнул, а по его лицу отчётливо прошла сетка рвущегося наружу огня. Приплясывая и треща, пламя побежало по их связке, словно по подожжённому фитилю.

Аннабель в готовности сжала зубы, когда огонь лизнул её оголённые лодыжки, но он не обжёг. Покалыванием стремилось вверх по её телу пламя, а она смотрела лишь в магнетически чёрные глаза Элая, невозможно сосредоточенно следящие за каждым язычком огня. Он что… Контролирует его, чтобы тот не жёг кожу? От понимания эйфири шумно втянула в себя горячий воздух: она хорошо помнила, как в академию для уроков приходили связанные ритуалом фамильяры и показывали свои многочисленные ожоги.

У неё не горело даже тонюсенькое платье.

Наконец, осыпался пеплом под ноги последний кусок мотка, и тогда всё же пришла долгожданная боль. Запястье левой руки будто припечатало раскалённым железом, оставляя на светлой поблёскивающей коже клеймо принадлежности роду: извилистую саламандру. Аннабель не выдержала и вскрикнула, тут же ругая себя за слабость и кусая губу, заглушая постыдный вопль. Как бы Элай ни пытался смягчить для неё ритуал, связка есть связка – метка есть метка, ожог, завонявший палёной плотью.

Огонь погас. Глубоко дыша и вздрагивая всем телом, Аннабель слышала гулкие и торопливые шаги – не к ней, куда-то за круг. Даже через прокушенную губу и проступившую кровь во рту она ощутила вкус его вины: настолько сильный, что закружилась голова. Вина похожа на крепкий хмель.

– Дай посмотрю, – тихо попросил Элай, и она увидела в его руке железную баночку с каким-то снадобьем. – Должно помочь от боли.

Она протянула дрожащую руку запястьем вверх, показывая ожог. Дурацкая мысль посетила тяжёлую голову: саламандра будет выглядеть красиво, когда кожа заживёт. Какой красивый у него герб…

Соображать становилось всё трудней, колени подкашивались. Она словно выпила добрый стакан креплёного хмеля, хотя даже не втягивала в себя вину Элая – достаточно оказалось критической концентрации в воздухе и нового уровня проникновения через едва установившуюся связь. Он лёгким, осторожным движением пальцев смазал клеймо снадобьем, приятно пахнущим травами. Боль и без того волновала Аннабель меньше всего, но от быстрой обработки раны её вовсе почти не осталось. Зато голову уже беспорядочно мотало.

– Прекрати, – моргнула она, пытаясь сфокусироваться и сбросить туманное наваждение. А увидела только напряжённую вену на его шее, которой безумно захотелось дотронуться.

Губами.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, – сурово нахмурился Элай, неправильно истолковав её протест.

– Прекрати… винить себя. Мне от этого… странно, – неразборчиво пробормотала Аннабель, прежде чем ноги всё-таки её подвели. Оседая на пол, она всё глубже уплывала в темноту. Никто не предупреждал, что после ритуала эмоции господина будут ощущаться так чётко. Так приглашающе, дурманяще, резко. Крепкие горячие руки подхватили её за талию, и последнее, что она запомнила перед пьяной его виной тьмой, – кислинка волнения и выдох:

– Анни…

Особняк на окраине Фартауна накрыла ночь и тишина, лишь по каменным ступеням прошуршали тихие шаги. В западное крыло Элай не захаживал давно, не было необходимости. Старина Уолт в шоке задрал брови, когда заметил крадущегося по дому хозяина с бессознательным фамильяром на руках, но тот лишь шикнул, одними глазами попросив не шуметь. Вина за покалеченное запястье эйфири всё ещё жала стыдом грудь – если чем и можно было её заглушить, так это хотя бы дать ей отдохнуть.