Оливия Лейк - Он меня погубит

– Да… – выдохнул я, кончая ей в рот, глубоко разбрызгивая горячую сперму.

Как отключился не помню, а вот очнулся резко, со странным холодом, прошившим спину. Что за траву мне подсунули в этом дорогом гадюшнике не знаю, но пора забирать Грея и валить отсюда. Девушки уже не было – оно и к лучшему, настрой на трах выветрился, как легкое похмелье. Я неспешно застегивал брюки, когда внимание привлекла какая-то возня за дверью.

Рывком распахнул ее, огляделся и пошел на сдавленные звуки. Дурное предчувствие сжало грудь. Грей. Не даром мне весь вечер казалось, что Гордон бросал на него злобные взгляды. Неужели узнал о связи брата с женой?

Быстро прошел по коридору, попутно открывая двери, так, на всякий случай. Вдруг Грей все еще развлекается с какой-нибудь доступной красоткой. Нет, не развлекается. Я нажал на ручку – она не поддалась. Уперся и ударил плечом, настежь распахивая. Увиденное поразило нереальностью. Этого не может быть!

– Грей! – Я бросился к брату, лежавшему на полу ничком, а перед ним Гордон с закатанными рукавами. Ублюдок!

– Держите его, – скомандовал двум громилам, на которых я в запале не обратил внимания. Но и я не был маленьким и хилым, а еще во мне кипела ярость. Порву голыми руками за брата! Почему же он лежит так тихо? Вставай, Грей, вставай! Кулак врезался в небритую челюсть одного охранника, другой размазал лицо о мое колено. На пути к брату столкнулся с Биллом, схватил, занеся руку, но остановился: он стоял зеленый, с опущенными испуганными глазами – явно не получал удовольствие от происходящего. Отбросил его с дороги, замешкавшись долю секунды – это было моей ошибкой: на голову опустилось что-то тяжелое. Сознание я не потерял, но теперь меня били, не оставляя живого места. Блядь.

– А вот и второй братец, – Гордон со злорадством улыбнулся. Я дернулся, но держали меня на совесть. – Теперь ты уже не такой красавчик, – он снова вернулся к Грею. Меня беспокоило, что во время потасовки брат так и не очнулся. Ублюдок Берроуз пнул его, переворачивая. Я заревел зверем раненым. Мрази! Конченные мрази! На животе брата расплылось большое красное пятно. Этого не может быть. Не может! Он должен жить! Должен!

– Ты ответишь за это, – с мрачной решимостью выплюнул я.

Гордон демонстративно вскинул руку и посмотрел на часы, затем довольно отметил.

– Никто вас искать не будет. Самолет, которым вы вылетели три часа назад, уже как пятнадцать минут пропал с радаров. Его никогда не найдут. Океан большой. А я буду скорбеть вместе с твоим отцом, – он даже притворно вытер несуществующую слезу.

– Ублюдок.

– Это вы с братом ублюдки! На мое позарились, – зашипел Гордон. – Но я буду милостив и не убью тебя. Ты будешь гнить в тюрьме: без имени, без срока, без права на освобождения – ни жив и ни мертв. Станешь никем. И будешь каждую минуту помнить, что собственность Гордона Берроуза – неприкосновенна! Если бы твой братец не сдох, он бы составил тебе компанию. Уберите ублюдка.

На меня обрушился град ударов, потом я отключился. На пять долгих лет выпал из жизни…

Марк. Пять лет спустя

Меня жгла, переполняла ненависть. Ярость билась в висках с каждым восходом и закатом. Благодаря ей я выжил. Не сломался, не опустился, не поддался отчаянию и тоске, накатывавшей в первое время особенно часто – остро, будто ножом по сердцу. Чтобы выбраться и отомстить мне нужно было жить, копить силы и ждать момента. Это стало установкой, маяком в океане жестокой реальности. Я принял ситуацию, признал тюрьму с ее суровыми законами: научился убивать для защиты и по приказу. Понял, что здесь нет правых и виноватых, есть только стремление забраться выше, чтобы править среди тех, кого жизнь не пощадила. Я никогда раньше не бывал в тюрьмах, но эту можно было смело назвать более чистой версией ада: практически круглосуточная изоляция, никакой цивилизации, пытки, как со стороны заключенных, так и охраны.

Я научился держать под контролем боль, гнев, печаль и воспоминания о прежней жизни, а вот месть смаковал. Желание покарать распространилось на всех, кто носил фамилию Берроуз. Никого не пожалею, никого не пощажу!

Время шло. Мое тело потеряло следы молодой сытости. Оно высохло и налилось сталью крепких мускулов, а мозг стал острее бритвы. Я обзавелся силой, связями и влиянием. Пять лет в аду – пора прощаться. На воле меня ждали родные. И не ждали враги.

Первый звонок в дом моих родителей сделал из тюрьмы – мне понадобилось четыре с половиной года, чтобы получить доступ к телефону. Мы не говорили долго: единственное, что ему нужно было делать – ни в коем случае не прекращать сотрудничество с Гордоном Берроузом. Остальное расскажу, когда войду в родной дом. Еще полгода я готовил место для приемника в этом чертовом аду. Да, я не буду убивать убийцу брата. Я буду упиваться его мучением. Ему, в отличие от меня, не удастся избежать пожизненного заключения в личном филиале чистилища на земле. Да, Сатана постарался, но, как оказалось, даже с ним можно договориться.