Константин Фрес - Мой самый любимый Лось

– Ну а что такого, – откинувшись на барную стойку, продолжил Акула, никем не останавливаемый. – теряешь хватку, братец, э? Раньше за мной донашивал ботинки, теперь подбираешь девочек из-под меня? Впрочем, ты всегда был вторым, братец…

Голова у Акулы не отлетела только потому, что он успел уклониться.

Лось преодолел разделяющие их несколько метров буквально одним огромным прыжком и почти не замахиваясь, влепил сокрушительную плюху в наглое гладенькое лицо. Он метил в челюсть, в изрыгающий мерзкие слова рот, и Акула понял это. Перспектива провести остаток жизни без зубов его вовсе не радовала, и он, сорвавшись с места, поднырнул под руку Лося, желая удара избежать и сбить Лося с ног, обхватив его руками.

Но просчитался.

Вместо челюсти удар пришелся прямо в лоб, и Акула, закатив глаза и раскинув руки, готовый обнять весь мир, рухнул на спину. На лбу, стремительно наливаясь багровой темнотой, виднелся яркий отпечаток от перстня, который Лось носил – серебряная безделушка с буквой «а». Обведенная ободком, эта буква на лбу Акулы здорово смахивала на символ @ – собака.

«Собака и есть!» – ожесточенно подумала Анька, приканчивая виски одним глотком.

– Ладно, мальчики, – произнесла она, неспешно поднимаясь и чувствуя, как у нее ноги подгибаются – от злости, от отчаяния, – вы тут играйте со своими сломанными велосипедами, а я поехала домой. Спасибо за приют. Все было очень мило.

***

– Почему?!

Это единственный вопрос, который задал Лось, влетев в спальню вслед за Анькой.

В его серых глазах тлела кровавая ярость.

К тому сокровенному, что у Лося было, к настоящему, приложил свой грязный тухлый плавник Акула – Анька отчетливо это понимала, прочувствовала всей кожей горечь и унижение, которые пережил Лось. «Второй», – издевательское слово, когда дело касается женщин. Особенно любимых.

– Лось, не тупи, – рычала Анька, натягивая свое платье. – Ты же заметил, что я не девочка, милый? Я же у тебя не спрашиваю, сколько мисс Хельсинки у тебя отсосали?

Она привычно ерничала и шутила, хотя хотелось плакать. Лось зажмурился, сжал кулаки. Кажется, от удара он перстнем повредил руку, и Аньке очень хотелось подойти, взять его теплую лапищу и посмотреть, что с его пальцами, которые умеют так ласково касаться ее кожи, подуть на ссадину и затереть губами боль. Но она сдержалась.

«Лось, прости. Я не хотела, чтоб тебе было больно. Откуда я вообще могла знать, что…»

– Я тоже не спрашиваю, – тяжко произнес он, – ни кто, ни сколько… но почему с ним?! Он же…

Дальше Лось замолк, не находя подходящих слов, чтобы охарактеризовать своего братца, и затряс головой, словно хотел вытрясти из разума даже крохотные крупицы мыслей о том, что его Анька – его любимая женщина! – была когда-то с… Лассе.

«Да, Лось, да, милый, – горько думала Анька. – Ты прав. Лассе – это помойка. Это дно, Лось, и я его пробила. Но так вышло».

Однако, Лось заслуживал объяснений. Он должен был знать, что все грязь, которую вываливал Лассе – это все его, его гнилая душонка.

– Почему, Лось? – переспросила Анька, дрожащим от стыда и боли голосом. – Почему? Да потому что мне было семнадцать лет, Лось! И я была глупой дурой, еще глупее, че сейчас! Да, да, это возможно! И я влюбилась, Лось, впервые в жизни я полюбила не мальчика из соседнего двора, а мужчину. Первое взрослое чувство, Лось. Ты знаешь, как это бывает? Помнишь, как смотришь на того, кого любишь? Я просто верила всему, что он говорит, Лось. Я тогда еще не знала, что у некоторых их грязные мясорубки чавкают все подряд, я понятия не имела, что он каждой говорит «люблю, женюсь, заведем детей и собаку!». Я не знала. А он запросто лязгал своей грязной мясорубкой, он всем вываливал слово «люблю», как порцию тухлого фарша в железную миску! Вот поэтому.

Лось молчал. И Анька замолчала, решительно тряхнув головой, отвернулась и продолжила сборы.

Почему теперь она решила убежать?

Да потому что ей нестерпимо захотелось сначала дочиста отмыться от гнусных слов Акулы, содрать к черту всю кожу мочалкой, а потом начисто вымыть из головы все мысли и воспоминания о Лосе. Чтобы даже краешком сознания не видеть, не слушать и не помнить выражение его глаз, когда Акула произносил свою «изобличительную» речь.

Аньке было нестерпимо больно, что Лось хоть на секунду, но посмотрел на нее глазами этого лживого, скользкого мудака, хоть на миг – но поверил, допустил мысль о том, что она, Анька – просто потаскуха, которой вдруг повезло. И вот от этого хотелось бежать, спрятаться, зажать голову между собственных коленок и сидеть лягушечкой сто лет, пока на спине не вырастет мох и все знакомые не умрут! Вот после этого можно будет разогнуться и начать новую жизнь. С чистого листа.