Константин Фрес - Мой самый любимый Лось

– Плесни и мне каплю, – выдохнула она мертвым голосом. – Надо выпить… за встречу.

Акула выполнил ее просьбу все с той же ясной, мягкой улыбкой, и Анька, одним глотком опрокинув в себя обжигающий горло виски, с ненавистью уставилась на него.

Улыбаться, обволакивать обаянием, нравиться женщинам – это Акула умел. Если бы Лось мог так располагающе и мягко, полупечально, полурадостно улыбаться, цены б ему не было. На него пачками кидались бы не только девицы, находящиеся в режиме «поиск», но и добропорядочные матроны, и ходил бы Лось, с трудом переставляя ноги с прицепившимися к ним мертвой хваткой бабами.

Но Лось был Лосем; молчаливым, хитрым и замкнутым. Он мог тихо сидеть в углу, стеклянно поблескивающими глазами рассматривая всех и все подмечая, выбирая жертву, а потом ап – и ухватить ее, поразив точно в сердце. Так, как это произошло с Анькой.

«И это отлично, что он такой!» – подумала Анька, мысленно салютую Лосю.

– Аня, Аня, Аня, – произнес Акула, подперев рукой голову и разглядывая девушку затуманенным взором. Если бы Анька не знала его, она могла бы подумать, глядя на этот умильный взгляд, что встреча с ней растрогала Акулу, и его память полна приятных воспоминаний. Да вот только Акулы не умеют умиляться. – Что ты тут делаешь?

Анька не нашла, что ответить.

Если бы все было иначе… если б Лось был иной, Анька могла бы смело накатить еще пятьдесят грамм, и цинично и прямо ответить «трахаюсь!», а потом посмотреть Акуле в глаза и задать все те вопросы, которые бы поставили его в неудобное положение, практически раком.

«Милый! Как давно я тебя не видела!»

«Милый, а куда ты тогда пропал?!»

«Милый, я тебя так ждала!»

«Милый, а когда наша свадьба? Я этого очень хочу!»

Она бы влезла Акуле на колени, уселась бы голой жопой на его брюки со стрелками, сжала бы его коленями и ухватилась бы за галстук, как за поводок, притягивая его бестолковую башку к себе поближе и изрыгая свои ласковые ядовитые слова прямо в его скукоживающиеся уши.

«Милый! ЛЮБИМЫЙ МОЙ!!!!!»

Она болтала бы и болтала б всю эту розовую сопливую чушь щебечущим голоском, глядя, как самодовольное акулье лицо делается все кислее и кислее, держала бы его за галстук, чтоб этот гад не мог сорваться и удрать, и наслаждалась бы его агонией, многократно повторяя слово «свадьба».

Свадьба, свадьба, свадьба. Ты обещал. Свадьба!

Акулу бы корчило и ломало, как грешника на раскаленной сковороде. Как черта от святой воды.

«И контрольный в голову – свадьба! Я была беременна и уже родила тройню. Дети, идите, обнимите папу. Папа – детям нужен отец и свежие памперсы!»

Но был Лось, с которым – Анька вдруг осознала это со всей ясностью, – она не просто трахалась. С Лосем все было серьезно с первого мига. С первого слова. С первого поцелуя. С первого прикосновения там, где касаться может далеко не всякий. И даже ради мести Акуле Анька не могла себе позволить произнести, выплюнуть хамовато это похабное слово – трахаюсь…

«Лось, какого черта?! Что у тебя за дурная наследственность?! А вдруг народятся лосята с акульими плавниками?! Да я ж их в колыбели передушу…»

– Я тут в гостях у братца твоего, – ответила Анька недружелюбно, все еще смакуя в воображении сцены, в которых с Акулы слезает шкура при соприкосновении со свадебным костюмом. – А ты что тут делаешь?

Акула рассеянно пожал плечами.

– Тоже к брату приехал, – ответил он туманно.

Анька промолчала, прекрасно зная, зачем щеголь-Акула явился к Лосю.

Если бы в свое время, краснея от стыда и заикаясь, признаваясь отцу в порочащей связи с его партером, она навела бы справки, то наверняка узнала бы, что Акула так себе бизнесмен. Херовый бизнесмен был Акула. Слишком самоуверенный, высокомерный – и слишком безответственный. В те давние времена он руководил семейным бизнесом, но за очень короткий срок сумел все пустить по ветру. Любовь доступных девок, внимание дорогих, элитных женщин интересовали его больше всей этой непонятной чепухи вроде активов, договоров, инвесторов… Словом, и из жизни Аньки он исчез потому, что ему спешно пришлось уехать домой, с абсолютно голой жопой.

Отец, узнав кто вскружил Аньке ее юную глупую голову, скрежетал от ярости зубами. Репутация у Акулы была хуже некуда, и отец разрывался между «обнять и плакать» и «максимально надрать задницу». Но зареванная Анька была такая жалкая и потерянная, что любящий отец выбрал первый вариант. Он пощадил нежные девичьи чувства; он не стал рассказывать Аньке обо всех непотребствах, что учинял ее возлюбленный. Он промолчал обо всем. И о том, где найти, как выйти на связь – тоже умолчал.