Алайна Салах - Двое

Может быть, потому что в моей голове всё должно было сложиться по-другому и потому что в этот миг я поняла, что мне придётся ночевать на лавке по соседству с бомжами, что-то внутри меня ломается. Моя единственная надежда на спасение только что провалилась, и завтра мне банально будет не на что есть.

Грудь начинает ломить от растущего спазма, глазам становится горячо, отчаяние и дрожь в голосе сдерживать не удается:

– Для чего ты тогда попросил мой паспорт? Чтобы унизить меня напоследок? Ты ведь знаешь, что мне негде ночевать.

Булат бросает на меня последний, ничего не выражающий взгляд и захлопывает дверь. Переливающиеся бока седана неспеша откатываются назад, шины с хрустом перемалывают мои нервы. На секунду у меня возникает мысль броситься ему под колёса. Автомобиль двигается слишком медленно и вряд ли я серьёзно пострадаю, но тогда Булат точно не сможет меня оставить. Эта мысль задерживается в голове на секунду и исчезает за ненадобностью. Членовредительство – это окончательное дно. Уж лучше спать на лавке.

Автомобиль подкатывается к опущенному шлагбауму, останавливается. Через секунду эта полосатая палка поднимется, и он уедет. Я начинаю идти. Он был прав: я сама идиотка. Нужно было остаться с Маратом. Может быть, еще не всё потеряно, и я могу ему позвонить? Сказать, что дела с подругой решились быстрее и предложить увидеться? Нет, не выйдет. Мой баланс на телефоне ушел в минус, а кидать просьбу о дозвоне – это такое же дно, как и броситься под колёса.

Расстояние между мной и задним бампером с горящими стоп-сигналами сокращается с каждой секундой, но шлагбаум по-прежнему остается опущенным. Сгустившуюся темноту разрезает резкий звук автомобильного клаксона. Булат требует, чтобы ему открыли. Я мысленно усмехаюсь: так тебе и надо.

Перед тем как поравняться с водительским окном, я машинально выпрямляю спину и поправляю волосы. Собираюсь гордо прошагать мимо, но замечаю, что стекло опущено и притормаживаю.

– Наверное, охранник отошёл в туалет. Если хочешь, могу позвать кого-нибудь с ресепшена.

Булат коротко мотает головой, дескать, не нужно. Ну и к чёрту тебя. Я крепче прижимаю к себе сумку и, грохоча каблуками, иду вперёд. Просто ведь помочь хотела.

У входа в ресторан стоит небольшая компания: несколько парней и две девушки. Смеются, переговариваются, курят. Видимо, им никто не сообщил, что сигареты давно вышли из моды. Я останавливаюсь чуть поодаль, борясь с желанием отшвырнуть тесные каблуки, которые стёрли кожу до крови, и осесть на землю. Что мне сейчас делать? Куда пойти? Может быть, найти ближайший хостел и упросить администрацию разрешить мне переночевать? Взамен я бы могла убраться.

Мягкий шорох шин справа заставляет меня быстро вытащить телефон и уставиться в него. Машина Булата неспешно катится мимо меня, и я для убедительности начинаю активно водить по тёмному экрану пальцем.

– Таисия.

Звук собственного имени, произнесённый совсем негромко, заставляет меня вскинуть глаза, а сердце учащённо забиться. Булат смотрит на меня из-за опущенного стекла, на лице по-прежнему не отражается ни единой эмоции.

– Садись в машину.

Мой первый порыв – отказаться. Вытащить средний палец и сказать, чтобы он со своими проверками шёл далеко в задницу. Я бы, наверное, так и сделала, будь моё положение чуть менее безнадёжным.

Стараясь не делать резких движений, я убираю севший телефон в сумку, аккуратно застёгиваю её и прогулочным шагом иду к машине. Тяну ручку, но она не поддаётся. Кусаю губу. Это снова прикол какой-то?

Раздаётся глухой щелчок центрального замка, и тогда я пробую снова. На этот раз удачно.

Перекидываю через хромированный порог одну ногу, затем вторую, и с оглушительным хлопком закрываю за собой дверь. Слишком сильно. Будь на месте Булата отчим – он бы сейчас матерился.

В салоне автомобиля витает запах её хозяина: дорогой кожи и мускусного парфюма, из динамиков звучит незнакомая расслабляющая музыка. Я вытягиваю истерзанные ноги, вжимаюсь в бархатистую обивку сиденья и смотрю на Булата.

– Меня зовут Тая. Не Таисия.

Манера вождения Булата идеально вписывается в его образ: уверенная и неторопливая. Его ладони едва заметно ходят на руле, когда ему необходимо маневрировать, спина расслабленно покоится в кресле. Отчим водил совершенно по-другому: подавался грудью вперёд, ворчал на каждую проезжающую машину и бесконечно перестраивался из ряда в ряд. Поэтому я терпеть не могла нашу дачу – поездка туда означала два часа непрекращающейся тошноты.