Эллен Фоллен - Порочные души

– Да пошел он. Этот придурок сказал, что зарежет себя, если я не вернусь. Спасибо господу, работаю в детском отделении, а не в травме. Таких придурков привозят пачками. Шантажист, – вяло отвечаю, мои глаза закрываются от усталости.

– Твоего мальчика забрали домой? – нежные пальцы продолжают массировать кожу головы.

– Да, я уже по нему очень скучаю, – меня укачивает, Трой включает радио, из колонок доносится красивая медленная мелодия.

Я слышу, как Лина набирает в легкие воздух, предполагаю вопрос, который она хочет мне задать, но она останавливается, – видимо, мой брат показал знак. Действительно, не готова я говорить о своем провале в зачатии. Не сейчас.

Ненавижу офисную работу, галстук, сжимающий вены на моей шее, и белоснежное дерьмо в виде рубашки. Ручка замирает в моих пальцах лишь на секунду, решение уже принято и остается только последовать тому, что предначертано с пеленок. Ослабляю в который раз галстук, расстегиваю пару пуговиц, вытаскиваю рубашку из брюк и расслабленно сажусь в кресле. В просторный кабинет заходит моя секретарша, перед собой толкает каталку с напитками для людей, которые скоро наводнят это место.

Руководящий пост, доставшийся по наследству, все равно что поношенная обувь от твоего старика. Он в ней проходил много километров и оббил носки, стирая подошву до дыр. Это обувь, ставшая легендой благодаря ему, но надень ее я, все равно чувствую себя сосунком в потертом хламе. Я сравниваю огромную фирму со старым хламом, потому что чувствую себя не в своей тарелке. Вот такой парадокс.

– Мистер Карпентер, скоро пора начинать совещание. Вы не хотите заранее просмотреть информацию по присутствующим? – шатенка в брючном костюме расставляет бутылки с водой на столе.

– Для чего мне это делать? – наблюдаю за ее хаотичными действиями, она нервно роняет одну из бутылок, отчего я хмурюсь.

– Ну, может, вам захочется… – очередная бутылка падает на пол из ее трясущихся рук, и это взрывает мой мозг.

– Ты можешь делать все тихо? Или это слишком сложно для тебя? – сам того не замечая, я понижаю голос до зловещего.

– Простите, – лепечет девушка, я встаю и иду к ней.

– Убирайся отсюда, – отталкиваю от нее тележку и едва себя сдерживаю, чтобы не схватить за руку. – Если ты печешься об эпизоде, свидетелем которого я стал, ты получила предупреждение, – я наклоняюсь к ней, чтобы смотреть в ее глаза. – А теперь проваливай отсюда, в следующий раз я сломаю твои руки, если ты выкинешь подобный финт со мной. Все поняла?

Девушка трясет головой, хлюпает носом и быстро выходит из моего кабинета.

Стоит отдать ей должное, белье было что надо, вот только она не обмолвилась и словом, что мой папаша спал с ней на протяжении всего его рабочего срока и решил подложить под меня, чтобы снять стресс. Добродетель в его лице любит крайности. Я не монах, но хватает того, что я донашиваю его фирму, еще и потаскух, которыми он обзаводится ради развлечения.

Делаю работу секретарши, пододвигаю стулья, и до меня, наконец, доходит. Это моя фирма, не его. Теперь после официального подписания документов мне незачем следовать пунктам, с которых я начинал работу. Больше нет смысла сдерживать себя и слушать совет, который несет ахинею по поводу и без него.

Медленно расстегиваю пуговицы снизу вверх и иду к смежной комнате офиса. Небольшая гардеробная на случай форс‐мажора умещает в себе помимо вещей еще выпивку и удобный диван. Улыбаюсь, вспоминая, как поймал своего отца с девчонкой, как он был возмущен, а затем раздавлен. Наша вражда перестала быть интересной с момента моего лечения в клинике. Все это меня просто веселит, каждый из нас живет своей жизнью, но он пытается удержать меня в узде. Хотя бы ради того, чтобы я не начал колоться по новой. Это уж вряд ли. У меня теперь есть пацан, нуждающийся во мне. И пусть я все никак не могу заставить себя проводить с ним время, он мой. Что‐то эгоистичное появляется в душе при мысли о ребенке, отцом которого я являюсь. Однажды попытаюсь стать нормальным родителем, но в данный момент я не готов. Пусть его воспитанием и играми занимаются няни и дедушка, вышедший на своеобразную пенсию.

Я снимаю с себя рубашку, беру с полки обычную белую футболку, надеваю сверху черный пиджак и довольно смотрю на себя в зеркало. Пальцами зачесываю волосы назад и рассматриваю того, кем я стал. Мне удалось избавиться от татуировки на моей скуле, но не от шрама после перелома носа. Напоминание о бурной молодости и горячей крови.